В трамвае. В 1910–1911 годах Лидия Евреинова (Иконникова) занималась в мастерской художника П. И. Келина. Там же учился В. В. Маяковский. В воспоминаниях, посвященных годам учёбы, Евреинова не раз упоминала будущего поэта. Но сближения с ним не было. Только раз они встретились вне стен мастерской. «Был август, – вспоминала Лидия Александровна. – У Страстного монастыря я села в трамвай, с трудом втиснувшись на переполненную до отказа площадку.
– Здравствуйте, Иконникова! – вдруг раздался громкий голос Маяковского. – Я узнал вас по вашему оперению (на мне была надета шляпа с двумя крылышками по бокам).
– Здравствуйте, – ответила я, отыскивая его глазами».
Трамвай проехал одну остановку. Несколько человек на ней вышли. Стало немного свободнее, и Маяковский предложил Евреиновой пройти из тамбура в салон вагона, обещая угостить грушей, которую держал в высоко поднятой руке. Пассажирам же объявил:
– Самая лучшая груша в Москве.
«Расслабленность» в поведении в начале прошлого века не приветствовалась и не понравилась Лидии; поэтому в вагон она не прошла. А Маяковский не унимался:
– Да что вы краснеете, как печёное яблоко, не стесняйтесь, у меня есть ещё одна.
Евреинова демонстративно отвернулась и стала смотреть в другую сторону. А Маяковский продолжал ёрничать:
– Дядя, который в фартуке, посмотрите, что она, взаправду рассердилась или так, только притворяется?
«Дядя», стоявший за спиной девушки, судя по белому фартуку – дворник, старательно вытянул шею и заглянул Лидии в лицо, а затем под смех публики доложил:
– Шибко осерчали.
Пришлось Маяковскому есть «самые лучшие груши» в одиночестве, и отнюдь не в гордом.
Личность без двойника.
Николай Асеев увидел его издалека. Маяковский шёл широким шагом по Тверскому бульвару. Высокий, очень приметный в толпе, в чёрной, распахнутой на груди блузе. Вот уже поэт почти рядом. Асеев мельком отметил сияние его глаз и решительно шагнул навстречу.– Вы Маяковский?
– Да, деточка.
«Деточка» была на шесть лет старше, но это не задело Асеева. В снисходительном ответе поэта не было ни насмешки, ни барства. Низкий бархатный голос обладал добродушием и важностью тембра.
Николай представился. Сказал, что тоже пишет, читает стихи Маяковского. Удивил вопрос Владимира Владимировича, который спросил коллегу не о том, как он пишет, а «про что».
– Помню, прошагали мы с ним весь Сретенский бульвар, поднялись вверх, к тогдашним Мясницким воротам, а я всё ещё не понял Маяковского, его коротких реплик, его старшинства по праву жизненного опыта, сверходарённости, той особенной привлекательности, которой после не встречал ни у кого.
Непонимание это не помешало сближению поэтов, которые случайно встретились в 1913 году в сени Тверского бульвара. Впрочем, для сближения имелась и другая причина – равнозначимость (на середину 1910-х годов), о чём свидетельствуют их великие современники. В стихотворении «Маяковский в 1913 году» Анна Ахматова писала:
Что касается Асеева, то Валерий Брюсов, бесспорный поэтический авторитет, ставил его выше Маяковского. А извечный художественный оппонент Николая Николаевича Илья Сельвинский утверждал:
– Сила Асеева в том, что это прежде всего – личность. Можно не помнить его стихов, не знать ни одной строчки, но когда говоришь «Асеев» – перед тобой возникает силуэт, у которого нет двойника.
Да и сам Маяковский признавал:
– Есть у нас Асеев Колька. Этот может. Хватка у него моя.