Встречи на московских улицах

«Позвонили, и залой прошёл господин. Из гостиной, куда он прошёл, сразу вышла мать, и мне, тихо:

– Муся! Ты видела этого господина?

– Да.

– Так это – сын Пушкина. Ты ведь знаешь памятник Пушкина? Так это его сын. Почётный опекун. Не уходи и не шуми, а когда пройдёт обратно – гляди. Он очень похож на отца. Ты ведь знаешь его отца?

Конечно, знала, а потому сидела тихо и терпеливо ждала выхода гостя. Но он появился не один, а в сопровождении родителей, и Марина растерялась: на кого же смотреть? Но уловив гневный взгляд матери, вспомнила – на Пушкина! Вернувшаяся мать спросила:

– Ну, Муся, видела сына Пушкина?

– Видела.

– Ну, какой же он?

– У него на груди звезда.

– Звезда! Мало ли у кого на груди звезда! У тебя какой-то особенный дар смотреть не туда и не на то…»

– Так смотри, Муся, запомни, – продолжал уже отец, – что ты нынче, четырёх лет от роду, видела сына Пушкина. Потом внукам своим будешь рассказывать.

Исполнение совета отца Марина не стала откладывать в долгий ящик:

«Внукам я рассказала сразу. Не своим, а единственному внуку, которого я знала – няниному: рабочему оловянного завода:

– Ваня, а у нас был сын Памятник-Пушкина.

– Что, барышня?

– У нас был сын Памятник-Пушкина, и папа сказал, чтобы я это тебе сказала.

– Ну, значит, что-нибудь от папаши нужно было, раз пришли, – неопределённо отозвался Ваня».

Как в воду глядел простой рабочий: разговор шёл о создании будущего Музея изящных искусств императора Александра III.

Шёл 1896 год.

Мимо Страстной. Сёстры Цветаевы, Марина и Анастасия, любили поэзию. Старшая из них довольно рано преуспела на этом поприще. Первым выделил её из сонма начинающих Валерий Брюсов, к которому (как поэту) Марина относилась, мягко говоря, более чем сдержанно. Зато Анастасия благоговела перед ним. И вот:

– В один весенний день, – рассказывала она, – я ехала в трамвае по бульварному кольцу «А» с книгой стихов. На этот раз это был сборник Брюсова. Перевёртывая страницу, я подняла глаза и заметила, восхищённо, с испугом: напротив меня сидел Валерий Брюсов. Перебарывая сердцебиение, я, будто глядя в книгу, а на деле – наизусть, начала вполголоса читать его стихи:

Близ медлительного Нила, там, где озеро Мериды,
в царстве пламенного Ра,
Ты давно меня любила, как Озириса Изида,
друг, царица и сестра,
И клонила пирамида тень на наши вечера…

Пятнадцатилетняя озорница, конечно, ещё плохо владела собой, и Брюсову явно не понравилась эта демонстративная декламация, к которой начали прислушиваться другие пассажиры. Поэту было явно не по себе, и это тешило Анастасию:

– Я и жалела его, и забавлялась. Я понимала отлично, как мой вид – девочка в очках, с волосами до плеч – полнил его недоумением. Наконец он не выдержал – встал и направился к выходу. Я встала тоже. Я уже проехала свою остановку (Страстную площадь), но ему (я знала, он живёт на Цветном бульваре) было рано выходить.

Вышли вместе. При этом Анастасия пересекла Брюсову дорогу и дерзко бросила:

– Кланяйтесь Эллису[19]!

Валерий Яковлевич остановился и вежливо спросил:

– От кого?

– От Аси Цветаевой.

Притронувшись к шляпе, Брюсов поклонился, а озорница уже бежала от него с чувством раскаяния:

– Сердце билось… Зачем я сделала это? Я не знала сама. Я, не заряжаясь Марининой нелюбовью к нему, так любила его стихи!

Конечно, о случившемся Анастасия рассказала сестре, и Марина откликнулась на происшедшее стихотворением «Недоумение»:

Ты, такой не робкий,
Ты, в стихах поющий новолунье,
И дриад, и глохнущие тропки,
Испугался маленькой колдуньи?