Встречи на Сретенке

О чем говорить дальше, Володька не знал. Он пришел просить прощения, каяться, но она этого не желала слушать.

- Володя, смени воду в грелке, - она вынула из-под пледа грелку и подала ему. - Холодную надо.

- Я сейчас, - обрадовался он и бросился на кухню. - Вот, холодная-прехолодная.

- Спасибо... Может, ты и чайник на плитку поставишь? - слабо улыбнулась она.

- Конечно. Что еще надо? - Он был рад заняться каким-то делом. - Может, за хлебом сходить? Я мигом.

- Все есть, Володя. Заваришь чай, и будем завтракать. - Она вдруг поморщилась.

- Болит? - участливо спросил он, ощутив опять укол вины.

- Немного... Хорошо, что врач знакомая, бюллетень дала. Отлежусь три дня. Лишь бы осложнений не было.

- А могут быть? - встревоженно спросил он.

- Не знаю... Я же в первый раз...

Затем они стали пить чай. Володька подал чашку и тарелку с хлебом и колбасой Майе в постель. Ей, видимо, были приятны его ухаживания, хотя делал он все довольно неумело, нескладно.

- Это ты здесь сделала? - спросил он с трудом.

- Нет... Еле до дома доплелась. Мать, наверно, догадалась, но ничего не спросила. У нас с ней такие отношения - каждый сам по себе. Как и с Олегом, кстати, - грустно добавила она.

- Ты его не любишь?

- Глупенький... Если бы любила, ничего бы у нас с тобой не было. Неужели не понимаешь?

- Тогда, Майя... тогда... - Володька запнулся.

- Что тогда? Ты делаешь мне предложение? Так я поняла?

- Так! - отрубил Володька решительно.

- Чтобы искупить свою вину? - Она улыбнулась.

- Не только... - Он хотел продолжать, но она остановила его:

- Не говори больше ничего. Не надо, - и легонько потрепала его по щеке. Все остается по-прежнему... Ох, какой идиотский вид у тебя был вчера. - Она тихонько рассмеялась.

- Я серьезно, Майя...

- Признайся, милый, отлегло от души? Не смущайся, я понимаю... Ты иди, Володя... Знаю, как не любят мужчины сидеть у больных.

- Почему не любят?

- Уж не знаю. - Она чуть улыбнулась, но тут же лицо дернулось от боли. Уходи, Володька, - повторила она немного раздраженно.

- Я буду звонить и заходить, - пообещал он.

- Спасибо, - совсем тихо сказала Майя и отвернулась.

* * *

Гошку, конечно, признали вменяемым, несмотря на то, что Володька, проштудировав курс психиатрии и вычитав там о патологическом опьянении, советовал Гошке напирать, что выпил всего сто пятьдесят и после этого потерял память. Но забыли они оба, что в своих показаниях милиции говорил Гошка совсем другое и речь шла о бутылке... Но Гошка не волновался. Он не один раз угощал "пострадавших", и те обещали показывать на суде, что мата не было.

За несколько дней до суда зашел Володька к Рае, принес ей десяток пирожных из коммерческого. Она смущенно благодарила, говоря "зачем это", но поглядывала на пирожные с умилением, признавшись, что не ела их с довоенного времени. Сказала, что красивая рыжая женщина-судья - ее однокурсница, что она, вспомнив дело, объяснила: учитывая фронтовое прошлое подсудимого, можно применить условное наказание, хотя таковое к 74-й применяется редко, в исключительных случаях. Володька успокоился сам, успокоил Надюху, ну а Гошку нечего было успокаивать, тот был уверен, что выкрутится.

Но все повернулось по-другому... Видать, судебная экспертиза написала в своем заключении, что Гоша пытался симулировать патологическое опьянение, а судью возмутили измененные показания "пострадавших", она поняла, разумеется, что обработал их Гоша. Пригрозила возбудить дело о лжесвитедельстве, и те, струхнув, начали мяться, нести что-то несусветное: забыли, не помним, сами пьяные были и тому подобное. Красивая судья все хмурила и хмурила брови, и в результате короткого совещания с заседателями приговор! Год лишения свободы!

Надюха вскрикнула. У Володьки упало сердце, а к скамье подсудимых уже подходили два милиционера, чтобы взять Гошку под стражу.

- Ну вот, - сказала Надюха, когда вышли они из здания судя. - Доигрался Гошка. Теперь в Москве не пропишут, опять я одна буду.

- Погоди, Надюха, надо адвоката взять на пересмотр дела в горсуде, сказал Володька.

- Возьму, конечно, да вряд ли что выйдет... Вообще-то устала я от него. Пока, Володька, - подала холодную, вялую руку.

Черт возьми, как нелепо все получилось, думал Володька, и неожиданно, главное. Гошка, конечно, в лагере не пропадет, но Москвы ему не видать. Проходя Селиверстов переулок, он машинально завернул к бару - размочить горе, выпить кружку пивка. Народу было полно. Сильно хмельной инвалид с аккордеоном безбожно перевирал мотив "Землянки", но ему все же подпевали, путая слова... За столиком в углу шумели. Приглядевшись, Володька увидел Вовку Деева, какую-то девицу и Левку Тальянцева - это они громыхали разговором.

- Засранец ты! - со смаком выкрикивал Деев любимое свое словцо. - Думаешь, майора схватил - умнее других стал. Врешь! Ты же троечником в школе был. Меня же к тебе Зинаида прикрепила, чтоб я поднатаскал по математике. Не помнишь? А сейчас нос кверху, орденами похваляешься. Знаю я, как "звездочки" хватают!

- Очнись! Ты что сказал?! И кому? Мне?! - оборвал его Тальянцев, побледнев. - За такое и врезать можно.