Встречи с искусством

— Спать,— думает Саша.— Завтра рано вставать.

Саша сладко спит, а родители на кухне долго и взволнованно обсуждают, что же случилось...

— Знаешь, по-моему ты виновата,— грустно говорит отец.— Не хорошо в этой ситуации винить другого, но сколько же раз я тебя просил: меньше прыгай вокруг него. «Сашенька, ты поел?», «Сашенька, почему у тебя грязный носовой платок?» Голодный бы он не ходил и платок бы сменил сам. И других понимал бы при этом лучше, о других думал бы. Спектакль тронул бы его...

Александра Федоровна смотрела на него укоризненно:

— Вот тебе раз, Коленька, с больной головы на здоровую. В чем-то ты прав, я клуша, курица, но... Уж так складывается, друг мой, что женщина берет на себя в доме много бытовых дел. Мелких и крупных. Больше, чем мужчина. О Сашкиной душе должен был заботиться и ты тоже.

— Душа-душой, но просто крутиться ему надо больше. Ведро с мусором его вынести не заставишь. Еще меня слушает, а тебя? В человеке все связано. И эта физическая неподвижность, по-моему, прямо влечет за собой другую, ту, что нас беспокоит.

Они замолкли.

«Да, муж был во многом прав. Начнись все с начала, она бы и впрямь отвела бы Сашке побольше обязанностей. Еще в том далеком теперь возрасте, когда он охотно брался и за веник, и за чистку обуви. Но тому маленькому, пятилетнему, шестилетнему, она говорила: «Ты иди, ты играй, я сама сделаю». Глупая привычка все брать на себя. И еще то, что Саша — единственный. Будь у нее двое, трое, все распределилось бы само собой. А то эта вечная сосредоточенность на одном, эта безудержная нежность, желание, чтобы было ему легче, лучше... Как тесно все связано в жизни, как целостен человек! Одна ошибка влечет за собой другую. Лодырь и впрямь во всем лодырь. И все-таки... Ведь ее сейчас больше всего беспокоит лень в сфере духовной, внутренней. Остальное он доберет при желании, жизнь заставит его стать и более деловитым, заставит «крутиться». А вот научится ли он сильно чувствовать, страстно мыслить? Во имя этого она и приобщала его к искусству. Водила в кино, в театр с малых лет, ходила с ним в музей, приносила в дом стопки книг для него. Лет до двенадцати — тринадцати все шло нормально, пока не наступил этот самый «трудный» переходный возраст. Мальчик вдруг стал с настороженностью смотреть на ее «восторги», на все эти «ну, нравится тебе, нравится?» Как легко было ей вести с ним разговоры по поводу Винни-Пуха и крокодила Гены и как трудно говорить о Печорине, Карениной. Близость вдруг нарушилась, и она почувствовала, что ее Сашке нужен другой собеседник: более логичный, более строгий в выражении чувств, берущий мальчика жизненным опытом, поданным «без нажима». Словом, мужчина...

А отец... Он, пытаясь восполнить ее нетребовательность, то и дело «цепляется» к Саше по мелочам, не заботясь о внутреннем с ним контакте. Заставить вымыть пол через силу, через внутреннее сопротивление может, а подружиться, сблизиться с мальчиком — нет.

...Александра Федоровна вспомнила, как долго она переживала скандал, возникший в доме из-за... музыки. Да, из-за так называемой «Сашкиной музыки» или еще в одном варианте — «их» музыки. «Их» — это значит Саши и его подросших одноклассников. Когда это было-то? В начале нынешнего, восьмого класса. Именно тогда Саша принес домой маленький кассетный магнитофон:

— Юра дал до понедельника.

Два дня Саша не выключал музыку.

— Вот АББА, а вот «Бони М»,— суетился он, прося внимания.

Отец морщился. А после воскресенья, после того как Саша отказался тотчас же сходить за хлебом (обычное — «чуть позже», хотя хлеба в доме нет), Николай Тихонович просто взял «бандуру» и отнес ее через дорогу Юре.

И это бы ничего. Само по себе наказание за лень не оскорбило бы Сашу так, как то, что при этом говорилось. И музыка, мол, «нестоящая», «трень-брень», и названия ансамблей «нечеловеческие», и «волосатики» на супере «отвратительные».

Она тогда пыталась остановить мужа:

— Прислушайся, вот эта песня ничего, мелодичная. Поначалу любая музыка — шум, попытайся вслушаться, привыкнуть.

И хотя ей самой все это не больно нравилось, старалась понять, чувствовала, что Сашу эта музыка волнует, забирает в плен. Она даже подумала о магнитофоне — не купить ли? Но муж разозлился безудержно и яростно.

— Будь моя воля, я бы это все запретил раз и навсегда.

Саша тогда вроде бы легко пережил конфликт, о маге больше не заикался, но холодок отчуждения между ним и отцом Александра Федоровна почувствовала.

После она искала каких-то доводов в пользу ансамблей и Саши.