Встречи с замечательными людьми

Чтобы объяснить вам, что это была за вещь, могущая вызвать во мне в этот отчаянный момент такую радость, я должен вам сначала сказать, что, когда я обосновался в Ессентуках, волнение умов, распространившееся повсюду в России, вызвало в сознании каждого более иле менее сознательного человека предчувствие неизбежных событий, и потому я послал за моей матерью в Александрополь, чтобы привезти ее ко мне, и позже, когда я отправился в экспедицию, о которой уже рассказывал, я доверил ее оставшимся в Ессентуках.

Затем я должен еще сказать, что в тот год, 1918-й, на Кавказе, как и во всей России, курс рубля падал ежедневно, и всякий имевший деньги превращал их в какие-нибудь ценности, как то: драгоценные камни и металлы, антикварные вещи и т. д.; так и я свой наличный капитал держал в таких ценностях, которые я всегда носил при себе.

Уезжая на экспедицию, ввиду рискованности, особенно в пути, хранить при себе большие ценности (как раз в это время был самый разгар обысков, реквизиции и грабежей на каждом шагу), я роздал имевшееся у меня моим спутникам, в надежде, что даже в случае отобрания хоть у кого-нибудь что-нибудь уцелеет. При этом часть моих драгоценностей я роздал оставшимся в Ессентуках и Пятигорске, также несколько вещей я отдал матери; среди последних была одна брошка, незадолго до того купленная мною у великой княжны Марии Павловны, нуждавшейся в деньгах. Отдавая матери вещи, я между прочим указал ей на эту брошку, сказав, чтобы она ее особенно берегла, как представляющую особую ценность.

С тех пор я был уверен, что эта брошка или давно продана при нужде, или отобрана во время бесконечных переездов моей семьи, так как каждый город в то время был на милости шайки разбойников, ни к кому и ни к чему не имеющих уважения, и в конце концов 20 раз могла быть потеряна.

Короче говоря, я об этой брошке совсем забыл, и мысль включить ее в мои расчеты никогда бы не появилась ни в каком уголке моего мозга.

Оказывается, когда я давал ее матери и сказал беречь эту брошку особенно, она поняла, что эта вещь мне почему-то очень нужна и памятна, и ее надо беречь до возврата мне.

И все эти долгие годы она берегла ее как зеницу ока, даже не показывая никому из своих и постоянно нося ее на себе, зашитой в мешочке, как талисман, а теперь, приехав, она была рада наконец возвратить ее мне и избавиться от этой обузы.

Можете себе представить мое облегчение, когда я узнал эту брошку и немедленно понял, как я мог ее использовать?

Таким оригинальным способом и на этот раз обстоятельства урегулировались. На следующий день, имея в кармане такую вещь, я уже смело занял две тысячи долларов у своего знакомого, а эту вещь взял с собой в Америку, так как в Париже за нее предлагали только 125 000 франков, по-моему же, она должна была стоить гораздо дороже, в чем я и не ошибся, когда продал ее здесь в Нью-Йорке.

В этом месте своего рассказа Г-н Гюрджиев замолчал и, улыбаясь своей особой улыбкой, закурил сигарету. В тишине, которая воцарилась в комнате, Г-н Х. поднялся со своего места, подошел к Г-ну Гюрджиеву и сказал:

– Г-н Гюрджиев, после всех шутливых замечаний, что Вы посчитали уместным сделать касательно материального вопроса, я уже не знаю, если это из-за особого порядка, в котором Вами сегодня была изложена Ваша история, из-за моей наивности или внушаемости, но, вне всякого сомнения, в этот момент я готов всем своим существом сделать что угодно, чтобы облегчить тяжелую ношу, которую Вы добровольно взвалили на себя.

И возможно, я буду даже ближе к правде, если скажу, что этот импульс возник во мне благодаря яркому впечатлению, которое я получил от всего Вашего рассказа: что, беря на себя эту высокую задачу, задачу, которая превосходит пределы сил обыкновенного человека, Вы были до сегодняшнего дня совершенно одиноки.

Позвольте вручить Вам этот чек, который составляет все, чем я располагаю на данный момент. Одновременно перед всеми здесь присутствующими я обязуюсь передавать Вам такую же сумму ежегодно до конца моей жизни, где бы Вы ни были и каковы бы ни были Ваши обстоятельства!

Когда Г-н Х. окончил говорить и, очевидно взволнованный, вытирал лоб платком, Г-н Гюрджиев встал и, положив руку ему на плечо, посмотрел на него своим пронизывающим, добрым и благодарным взглядом, который я лично никогда не забуду, и просто сказал:

– Спасибо Вам, мой с сегодняшнего дня Богом данный брат!

Но самое сильное доказательство огромного впечатления, произведенного рассказом Г-на Гюрджиева, было заявление некой Леди Л., которая, будучи проездом в Нью-Йорке, присутствовала на вечере как гостья Г-на Р. Она сказала внезапно с большой искренностью: