Встречи с животными

Ведь настоящая зима. И где же? В теплом Закавказье, куда улетают зимовать птицы, куда и я стремлюсь в самое холодное время года, чтобы погреться на южном солнце и сократить долгую зиму нашего Севера. Я вновь осматриваюсь кругом, гляжу на белую пелену, на хлопья падающего снега. Но тут мои мысли обрываются самым неожиданным образом. «Что это такое?» — ничего не понимая, смотрю я вперед. Мимо меня в воздухе скользят какие-то странные длинные черные ноги...

«Да это птица, это большая белая цапля!» — соображаю наконец я. Сквозь хлопья падающего снега она спешит от холода, от бескормицы в том направлении, куда летят и утиные стаи. Но в отличие от уток на фоне мутно-белого неба она почти незаметна; видны только ее длинные черные ноги.

Тяжело переживают пернатые странники такие суровые зимы. Мелкие птички становятся необычно доверчивы. В надежде найти тепло и пищу они жмутся к жилью человека, залетают в конюшни. Из водяных птиц те, которые еще не потеряли от бескормицы силы, поднимаются в воздух и летят к югу; ослабевшие остаются на месте.

Вот перед вами небольшая полынья; на ней лысухи и нырковые утки. Вы подходите к самой воде, но истощенные птицы не обращают на вас никакого внимания. Они заняты своим делом и, ныряя, пытаются с большой глубины достать пищу. Мороз крепчает; участок чистой воды с каждым часом становится меньше. Дня два, не больше, продержится здесь птица, и, когда вода сплошь покроется ледяной коркой, хромая и падая, лысухи и утки доберутся до тростников и спрячутся среди снежных сугробов и кочек. Следы дикой кошки или шакала, перья и кровь на снегу расскажут вам о их гибели.

Мало после суровых зим возвращается птиц на свою родину, и в такие годы они нуждаются в бережном отношении со стороны человека, и особенно со стороны наших охотников.

А вот другая зима.

Январь 1951 года. Я вновь в Закавказье в крошечном рыбацком поселке на берегу одного из крупных местных озер. Это озеро и рыбацкий поселок, приютившийся на его берегу, называют Мегман.

Шофер, доставивший меня, торопился обратно. Он помог выгрузить мои вещи, забежал к знакомому рыбаку и, вернувшись оттуда со связкой крупных сазанов, простился со мной и уселся в кабину. «Удачной охоты», — крикнул он мне на прощание. Несколько секунд спустя машина, поднимая за собой веселое облачко дорожной пыли, быстро катилась к лесу. Через час я уже удобно устроился в доме рыбака, достал лодку и, толкаясь длинным веслом, погнал ее по канаве к озеру.

Сколько дней утомительного пути прошло, пока я добрался сюда! Трое суток ушло на переезд от Москвы до Баку, потом вагон местного поезда, бессонная ночь, проводник, выкрикивающий станции. Но вот железнодорожный путь закончен, кажется, цель близка. Еще 70 километров на машине сначала по степным дорогам, потом сквозь тростники и леса, лентой протянувшиеся по берегам Куры. Однако, преодолевая трудности, я рассчитывал ознакомиться с зимовками птиц.

Я понял, что водяные птицы не случайно выбрали это озеро для зимовок. Сотни тысяч всевозможных уток почти круглые сутки держались на открытой обмелевшей воде. Подъехать к ним на лодке оказалось почти невозможно. Теплая безветренная погода и обилие корма позволяли птицам не предпринимать кормовых перелетов. Только гуси, кормясь на отдаленных озимых посевах, не оставались долго на одном месте. На озере они проводили всю ночь и незначительную часть дня, прилетая сюда на водопой.

Когда я на своей лодочке по канаве достиг озера, моим глазам представилась картина, которую я никогда не забуду. На много километров впереди под яркими косыми лучами солнца блестит водная гладь. Зеркальную поверхность со всех сторон окружают тростниковые заросли. На далеком горизонте они маячат едва заметной дрожащей линией, поблизости высоко поднимаются желтой стеной, отражаясь в неподвижной воде.

Множество птиц — то сплошными темными массами, то рассеянными пятнами — покрывают озеро во всех направлениях. Сколько их здесь — представить, сосчитать невозможно. Когда же мой выстрел по случайно налетевшей крупной черноголовой чайке прокатился по озеру, живая громада ответила на него невообразимым шумом. На протяжении двух-трех минут стаи непрерывно поднимаются в воздух, наполняя его свистом крыльев, разноголосым кряканьем, гусиным гоготом. Крупные и мелкие стаи уток, вереницы гусей и казарок летят над озером во всех направлениях. Я бросаю весло, поспешно вытаскиваю из патронташа как можно больше патронов, с надеждой беру в руки ружье, жду, затаив дыхание. Вот прямо на меня низко двигается огромная стая уток — ближе, ближе. Но, увы, лодка четко выделяется на водной поверхности, и стая раскалывается на две части, далеко облетая меня справа и слева. Минут двадцать не могут угомониться птицы, носятся в воздухе, а я провожаю их безнадежным взглядом.