В колонии ни минуты покоя: то на ее краю появилась ворона; шумом и гамом птицы встречают непрошеную посетительницу; то под тяжестью усевшихся птиц с треском обламывается сухая ветка (на таких отмерших ветках птицы не вьют гнезда, а только садятся отдыхать) — новый переполох: вся масса встревоженных птиц срывается с места и заполняет воздух. Сильно взмахивая крыльями, пролетают черные бакланы, легко и красиво мелькают среди деревьев белые и желтые цапли.
Когда выведутся птенцы, станет еще шумнее. Подрастая, молодь забирается на верхние ветки, и каждый старается раньше других захватить принесенную пищу.
Наблюдая и записывая, я провел в птичьей колонии весь день. Время шло так незаметно, что я вспомнил об обратном пути только тогда, когда солнце было уже на западе и в лесу стало прохладней.
На юге ночь наступает быстро. Надо было спешить, чтобы до темноты выбраться из лесу. Я спустился с дерева и стал искать дорогу. То ли я плохо искал, то ли тропа была едва заметна, но в напрасных поисках прошло полчаса. Я больше не мог терять времени и пошел наугад, выбрав, как мне казалось, правильное направление. По моим расчетам, мне нужно было идти на восток.
Долго шел я, а лес все не кончался. Должно быть, я сбился с пути. Все чаще попадались незнакомые, труднопроходимые участки колючих зарослей. Стало уже совсем темно. Я не мог отыскать кабаньей тропы и должен был ломиться по верху колючих зарослей. Это была мучительная дорога. Бредя в темноте по колючей сетке, спотыкаясь и проваливаясь, я вдруг оступился и, потеряв равновесие, с шумом упал в воду. Тут я понял, что шел по кустарнику, нависшему над лесной рекой. Хватаясь за колючие ветки, кое-как выбрался на берег.
Не хотелось мне ночевать в лесу. В этих местах, в Ленкоранском районе, очень распространена малярия. С наступлением сумерек бесчисленное количество малярийных комаров набрасывается на запоздавшего человека. Но другого выхода не было.
Я снова углубился в лес, выбрал большое дерево, залез повыше, чтобы избавиться от комаров, и расположился на ночь.
Удобно облокотившись на толстую ветвь, я сидел, прислушиваясь к ночным звукам. До меня доносился далекий сонный гомон птичьей колонии. Квакали лягушки, монотонно кричала маленькая сова-сплюшка, да иногда в потемневшем небе резко каркала ночная цапля. Вот где-то далеко жалобно закричал шакал, в след ему затянули другие. Испуганный шакальим воплем, в стороне сорвался фазан. Вдали усиливался гомон птичьей колонии.
Но потом все смолкло, и ночная тишина нарушалась лишь невнятным шорохом да изредка тихим треском сухой ветки под ногой вышедшего на охоту хищника.
Видимо, я задремал, как вдруг резкий голос заставил меня вздрогнуть и открыть глаза. Голос был так силен, что заглушал все шорохи ночи, проникая в самые глухие уголки чащи.
— Э-э-эй! — разнеслось по лесу и отдалось. — Э-э-эй!
Я с удовольствием прислушался. Откуда мог взяться ночью в лесной чаще человек и кому он подавал голос?
— Э-эй! — опять прокатилось по лесу. «Неужели это меня ищут? — мелькнула мысль. — Вероятно, кто-нибудь из моих приятелей, жителей ближайшего поселка, догадался, что я заблудился, и хочет помочь мне выбраться».
— Э-эй! — раздалось снова.
Конечно, это меня зовут.
Я откликнулся и уже взялся рукой за сук, чтобы начать спускаться с дерева, но дикий, нечеловеческий хохот был ответом на мой призыв. Я обомлел. Казалось, весь лес хохотал, издевался надо мной. Хохот перешел в резкий визг и оборвался. Затем я услышал обычный голос ночной птицы: «Ху-бу, ху-бу...».
Теперь я все понял: это кричал не человек, а филин. Мне стало понятно происхождение сказки о лешем. Должно быть, ее создала фантазия суеверных людей, слышавших ночью в глухом, диком лесу хохот и крики филина.
Все снова затихло, и я стал ждать рассвета, с улыбкой вспоминая свою перекличку с ночной птицей.
НАЗОЙЛИВАЯ ПТИЦА
Сколько неприятностей и бед приносят птицам разнообразные четвероногие хищники. Весной и летом лисята требуют много пищи, и взрослая лисица, обремененная потомством, рыскает по полям и болотам в поисках добычи. Поймает она мышь или полевку, съест птенчиков у гнездящейся на земле птички, бесшумно подкрадется к зазевавшемуся тетереву, и не успеет тот подняться на крылья, как попадает в зубы беспощадного врага. А дикие кошки для крылатых обитателей полей и леса опаснее всякой лисицы. Заметит кошка среди листвы на ветвях птичье гнездо, заслышит, что в нем пищат птенцы, без труда вскарабкается на высокое дерево и погубит все потомство сразу. Кружатся над хищником, кричат несчастные родители, но ничем не могут защитить своих детенышей. Того и гляди сами попадут на завтрак кошке.