Когда начали раздавать подарки награжденным и приветствовать их пожатием руки, я наблюдал, как товарищ Сталин искренно, просто, с отцовской заботой пожимал руки представителям нефтяников, хлопковиков и интеллигенции. Я не упускал ни одного момента, ни одного штриха, от самых, казалось бы, обыденных вещей, ибо каждое движение товарища Сталина для меня имело особый смысл, особое значение!
Наконец, дошла очередь до меня. Неожиданно я услышал свою фамилию. Слово «Бюль-Бюль» вызвало движение среди соратников товарища Сталина. Его самого в этот момент в зале не было. Были моменты, когда он отсутствовал в президиуме, будучи в другом конце зала. Я начал здороваться поочередно с товарищами Молотовым, Калининым, Ворошиловым, Микояном.
Когда я подошел к товарищу Орджоникидзе, он как будто прочел мои мысли, понял, что я ищу товарища Сталина. Он обратился к товарищу Сталину и громко сказал:
— Сталин, что ты, не признаешь артистов?
Товарищ Сталин подошел к нам с улыбающимся, ласковым взглядом и протянул мне руку. Я отложил полученный мною подарок и всем своим существом потянулся к нему. Он долго не отпускал моей руки и сказал:
— Да здравствуют азербайджанские артисты!
Я был точно опьянен. У меня совершенно отнялся язык. И я, который всегда смело выступал как артист перед тысячной аудиторией, от волнения смог только произнести:
— Да здравствует наш Сталин!
Вторая моя встреча с товарищем Сталиным была в 1937 году, во время азербайджанской декады искусства.
Первый спектакль «Кер-оглы»…
На спектакле присутствовали товарищ, Сталин и его ближайшие соратники. В этот момент во мне боролись дна чувства: чувство артиста, художника, который в себе воплощал образ героя, второе — великое чувство, не от меня зависящее, волнующее сознание, что недалеко от меня сидит и слушает меня великий Сталин. Я был вдохновлен обоими чувствами. Не знаю, что превалировало во мне: образ героя или сознание, что рядом со мной находится товарищ Сталин. И только после каждого акта, когда нам аплодировали, у меня была возможность встретиться взглядами с товарищем; Сталиным.
На протяжении всей декады я часто встречал этот отцовский взгляд.
После декады весь наш коллектив был приглашен в Кремль. Я опишу отдельные моменты этой встречи, которая произвела на меня неизгладимое впечатление. Когда товарищ Сталин и его соратники вошли в Георгиевский зал при всеобщей радости и бурных аплодисментах, я очутился рядом с товарищем Ворошиловым. Он обнял меня за талию и сказал:
— Смотри, какой изящный, а на сцене — совсем гигант!
В этот момент я оказался недалеко от товарища Сталина. Я ему протянул руки, как это было и в первую встречу мою с ним в 1935 г., но теперь он для меня стал еще более родным и близким. В этот момент я был спокойнее, чем в первый раз. Я был горд, что ласковый взгляд товарища Сталина как бы одобрял успех азербайджанского искусства.
За столом я сидел недалеко от товарища Сталина. Направо сидел товарищ Жданов, налево, через четыре человека — товарищ Сталин.
Меня очень занимала мысль: как я буду чувствовать себя за одним столом с гением человечества? Оказалось, очень просто, тепло, непринужденно и весело. И семь часов, проведенных вместе, пролетели незаметно.
Меня занимала мысль: на протяжении всей декады товарищ Сталин выслушал большое количество спектаклей и заключительный концерт нашей декады. Будет ли товарищ Сталин слушать нас здесь, в Кремле? Не будет ли утомительным для него этот концерт? Но товарищ Сталин проявил огромный интерес и большое внимание ко всем выступающим: к ансамблю народных инструментов, ансамблю песни и пляски и т. д. До ухода со сцены последнего исполнителя (а их было около 200) товарищ Сталин непрестанно аплодировал.
Наконец, подошла и моя очередь. Вдохновленный общим успехом нашей декады, я быстро вышел на сцену. По программе я должен был исполнить народные песни под аккомпанемент азербайджанского трио народных инструментов. Я знал, что товарищ Сталин очень любит народные песни. Первая спетая мною песня прошла с большим успехом. Тут же я попросил бубны (габал) — инструмент, на котором я виртуозно играл, когда играл и пел на свадьбах, делая всевозможнейшие манипуляции с этим инструментом, бросая его ввысь, на расстояние двух метров — соответственно ритму и паузам, присущим данной песне.