Встречи в Колымской тайге

Один ноль в их пользу. Членские взносы уплачены, лицензия не просрочена, путевой лист в ажуре. Почему же они удирали?

— Это ваша избушка? — спросил Лёня.

— С чего это вы взяли? — удивился длинный. — Мы здесь всего второй раз останавливаемся. А что, нельзя?

Возвращаю документы, забираю свои. Одно из удостоверений выскользнуло на пол. Наклоняюсь за ним и вдруг замечаю на подоконнике стреляную гильзу калибра 7,62. Карабин! У них нет разрешения на нарезное оружие, вот они и убегали.

— Из какого оружия вы стреляли там, на болоте? — спрашиваю у Ивана.

Сидящий у стола, наверное, перехватил мой взгляд и сообразил, в чем дело, подошел к окну и прикрыл его спиной. Иван переспросил меня:

— Кто, я стрелял? Где?

— На болоте, когда мы подходили.

— А-а. Из ружья. С шестнадцатого. — И вдруг доверительно наклонился к нам: — Я думал, лоси. Убить запросто мог. Потом гляжу — люди. Ну и выстрелил вверх, чтобы остальных предупредить. Метель такая, что запросто друг друга перестреляешь. А вы тоже на вездеходе?

Не хочется разуверять их. Наверняка они решили, что мы охотинспекторская группа. Лёня понимает меня и молчит. Тот, что смотрел наши документы, уже вернулся от окна, сел к столу и спокойно тасует карты. Смотрю на подоконник. Гильзы нет. Два ноль в их пользу. Попробую отыграть хоть одно очко. Поворачиваюсь к Лёне и, стараясь выглядеть безразличным, словно, кроме меня с братом, здесь никого нет, тихо говорю:

— Здесь на подоконнике только что лежала гильза от карабина. У них карабин, а разрешения нет. А это статья двести восемнадцать и срок до пяти лет. Вот они и торопились от нас. Все прибрали-спрятали, а гильзу не заметили. Теперь этот гражданин быстренько и гильзу припрятал.

Вопрос, адресованный всем четверым и никому конкретно, приводит всех в замешательство. Многозначительная тишина тоже работает на нас. А может, они предполагают, что вместе с нами прибыл наряд милиции? Наконец длинный запротестовал:

— Какая гильза? Какие карабины? Придумают же.

Но всем уже все ясно. Два один.

— Пошли! — неожиданно зло говорит Лёня. — До свиданья. Извините за беспокойство.

— Ты чего? — спрашиваю его уже за дверью.

Нас никто не провожает. Там тоже переживают наш неожиданный уход. Так что можно считать два–два. Ничья, так сказать.

— Нечего уже было нам делать, — наконец произносит Лёня. — Не будешь же ты по карманам лазить? В другой раз накроем.

27 октября

Старый ворон, мудрый ворон попал в капкан. Ходит по кругу, гремит железом и тоскливо так: «Крум! Кру-ум!» Нос горбатый, спина горбатая, жесткие перья вокруг клюва усами щетинятся.

— Ах ты, разбойник! — говорю я. — Полюбуйся, Лёня, перед нами самая крупная в мире певчая птичка из отряда воробьиных.

Лёня ворона курткой накрыл, я капкан рассторожил.

— В порядке нога, — говорит Лёня. — Небольшая ссадина. Мы, конечно, есть тебя не собираемся, но для приманки сгодишься. Посадим тебя в «естественной позе» в снежный холмик, будешь нам соболей приманивать.

Ворон шипит, по рукавице когтями скребется и вдруг тихо так: «Ку-ум, ку-ум»… Глаза закрыл и успокоился.

— Давно бы так, — смеется Лёня. — А то пугать начал. Иди. Гуляй! — вместе с курткой в воздух подкинул. Куртка еще на снег не улеглась, а ворон замахал, замахал. Ветер его подхватил, крутанул, даже смял как-то. Но ворон тут же выровнялся и пошел винты крутить.

— Во как обрадовался, — говорит Лёня. — Теперь до самых «Крестов» не оглянется.

А наш ворон летел, летел и вдруг проваливаться стал. Метров пятьдесят вниз штопором прошел, у самых тальников горку сделал и закружил на месте. С минуту так кружил, потом за кустами скрылся, но скоро опять взмыл и удалился к Тайному.

Зачем же на одном месте кружился? Подошли к самому обрыву, заглядываем вниз, в полукилометре замечаем два темных пятна. Лоси!

Словно подхлестнутые, мечемся над скалами. Везде страшная крутизна. Я бросился было в обход, но Лёня уже полез вниз:

— Давай сюда!

Рассматриваю спуск. Высоковато. По склону кусты. В долине сугроб.

— Да что мы, не казацкого батька сыновья?

Снимаю лыжи, выставляю вперед ноги и — вниз. Где за куст уцепишься, где за дерево, где по воздуху, где в снег. В середине сброса небольшая лавинка образовалась, так я на ней, как на перине, к самой подошве скатился.

Куда идти? Сверху глядели — все ясно было. Спустились — всю ориентировку растеряли.

— Прежде всего нужно против ветра зайти, чтобы наш дух на лосей не набросило, — говорю я.

Ныряем в лиственничник. Деревья голые и темные, обглоданные ветром комки снега, словно нахохлившиеся куропачи, застыли на нижних ветках. Пересыпанный хвоей и мелкими веточками снег хорошо держит лыжи, и мы быстро пересекаем лиственничник. Дальше пошли заросли ольховника. В них потруднее. Лёня остановился, вытянул из кармана кусок бельевой веревки и привязывает Бумку, а я ищу проход. Вот как будто просека. Нет, метров десять прошли и — задний ход.

— Слушай, мы не туда попали. Скал-то отсюда не видно.