Встречный бой штрафников

Бальку стало вдруг не по себе. Там, на той стороне дороги, командир роты гауптман Фитц и десяток солдат их роты, среди которых, возможно, есть кто-то из взвода фельдфебеля Гейнце, пытаются организовать оборону, а он здесь, в лесу, окопался и наблюдает за происходящим почти со стороны. Он подтянул к себе винтовку, лег на спину и проверил затвор и магазин. Винтовка работала исправно. Он вскочил на ноги и, делая зигзаги, чтобы стрелявшие по опушке березняка, не могли в него прицелиться, побежал к дороге.

– Сынок, ты тоже здесь, – сказал ротный, когда Бальк упал в снег рядом с гауптманом Фитцем. – А я тебя уже вычеркнул из списочного состава роты. После этого у тебя есть шансы дожить до лучших времен.

Старик клевал носом. С ним происходило что-то неладное. Больше суток не спал. Но засыпать под огнем русских пулеметов… Бальк посмотрел на ротного. Из рукава его замызганной куртки на снег стекала струйка крови.

– Герр гауптман, вы ранены? Герр гауптман?

Старик открыл глаза. Это были глаза усталого больного человека.

– Фузилер Бальк, – прохрипел ротный, – я приказываю вам занять позицию и вести огонь!

Бальк выполнил приказ гауптмана Фитца. Он расстрелял обойму, целясь над снежной кромкой. Пули одна за другой улетали в сторону леса. До русских окопов было метров сто. А может, всего пятьдесят. Белое пространство поля и не прекращающийся снегопад словно деформировали пространство, и определить более или менее точно расстояние до того или иного ориентира стало почти невозможно. Целей он не видел. Никакого движения там, в лесу, куда стрелял и он, и его товарищи, тоже не видел. Только вспышки. Выполнив приказ, он закинул винтовку за спину, схватил ротного за ремни и потащил его к дороге. На четвереньках он выбрался из кювета. И тут с ужасом обнаружил, что пулеметы иванов плотно простреливают весь участок дороги от поворота, где горел головной танк, до второго бронетранспортера, который яростно вел огонь из турельного пулемета, поддерживая залегших в кювете. Он пополз по дну кювета и вскоре поравнялся со вторым бронетранспортером. Но здесь огонь казался еще более интенсивным. За гусеницами и колесами «гроба» лежали солдаты с нашивками незнакомой дивизии и вели огонь через его голову. Среди них были и раненые, и убитые. И никто им не помогал. Бальк пополз дальше.

Пули не могли причинить вреда ни ему, ни ротному. Они пролетали намного выше, на расстоянии вытянутой руки. А это все равно, что если бы огонь велся по позициям соседней роты. Тело гауптмана Фитца совсем обмякло, и Бальк не знал, жив ли он вообще. Если ротный умер, его все равно надо вытаскивать. Иваны могут атаковать, и тогда тело старика останется здесь, в кювете. И когда начнут разбираться, как же такое случилось, выяснится, что тело офицера бросил он, фузилер Бальк.

Бальк оглянулся и увидел, что сзади остается кровавый след. Кусочки пропитанного кровью снега лежали узкой извилистой тропинкой. Он нащупал в кармане куртки ротного медицинский пакет. Затем перевернул тело на спину. Старик охнул и что-то пробормотал. Находясь между жизнью и смертью, он продолжал командовать, управлять героическими остатками своей погибшей роты. Бальк расстегнул куртку и ощупал его грудь. Пуля вошла в плечо и вышла под лопаткой. И как он после этого еще размахивал рукой и стрелял из автомата? Видимо, кости оказались не задетыми, что позволяло раненому какое-то время не чувствовать того, что с ним произошло.

Перевязывать плечевую рану всегда непросто. Тем более здесь, лежа в кювете под огнем русских. Но Бальк все же справился с перевязкой. Он разорвал и свою упаковку, связал бинты. Он сделал укол морфия, и вскоре гауптман Фитц открыл усталые глаза. Осмотрешись, он тут же потребовал:

– Фузилер Бальк, доложите обстановку.

– Все прекрасно, герр гауптман, мы еще живы, – ответил он.

– Не будьте столь самонадеянными. Но при этом знайте, что я подал рапорт о вашем направлении на курсы подготовки унтер-офицеров. А приказ о присвоении вам звания обер-шютце, я думаю, готов. Поздравляю, обер-шютце Бальк. – И гауптман Фитц снова закрыл усталые глаза.