Встречный бой штрафников

– Кто пойдет? – И Воронцов вытащил из-за голенища немецкий офицерский кортик.

Этот кортик подарил ему Иванок во время последней их встречи.

Из темноты вышли двое. Воронцов оглянулся и протянул кортик Зиянбаеву:

– Мансур, только чтобы тихо.

– Понял, командир.

Часовой сделал круг, вернулся и снова скрылся за углом сторожки. Следом за ним скользнула тень бронебойщика. Через минуту тот вышел из-за угла и махнул рукой.

Они оцепили сторожку. Воронцов подошел к Кубанке. Лошадь вскинула уздечку, потянулась к нему и сдержанно заржала, будто понимая эту непростую минуту. Он погладил ее. Подошел Численко, шепнул:

– Пора.

Единственное окно сторожки оказалось занавешенным изнутри. У окна Воронцов оставил двоих. Остальные оцепили крыльцо. Воронцов толкнул рукой дверь. Она подалась. Тихо, без скрипа отворилась в глубину жарко натопленного помещения, освещенного тусклой карбидной лампой. Следом за Воронцовым шли Численко и Темников. Втроем они ввалились в сторожку и закричали, ощетинившись автоматами:

– Hande hoch!

Посредине сторожки за столом сидели четверо немцев в черных комбинезонах с нашивками танковых войск. Пятый тут же вскочил с полатей и кинулся к автомату. Короткая очередь Численко споткнула его, не успел он сделать и двух шагов.

И тут Воронцов услышал тихие всхлипы. Плакала женщина. Постепенно ее всхлипы начали перерастать в рыдания.

– Вот поганцы, – сказал Темников и, оглянувшись на Воронцова, переступил с ноги на ногу.

– В расход их всех, Сашка! – закричал вдруг Численко. – Давай сразу их тут и положим!

– Егорыч, возьми одеяло, прикрой ее. – Воронцов ногой прикрыл дверь.

Темников подошел к полатям, срезал веревки, которыми были привязаны кисти рук женщины, накинул на нее одеяло и начал искать ее одежду.

– Товарищ старший лейтенант, во что ж мы ее оденем? Не вижу я ее одежды.

– Где ее одежда? – спросил Воронцов и ткнул стволом автомата унтер-фельдфебеля. – Ну, живо!

Немец был пьян. Недопитый ром стоял в бутылках напротив каждого из них. Видно, пили прямо из горлышка.

Немец вскинул голову. Он не хотел повиноваться. Воронцов это сразу почувствовал. Упругая злая волна подхватила, он вскинул автомат и прикладом ударил унтер-фельдфебеля в лицо. Податливо хрустнуло, как будто лопнул перезрелая тыква. Немец упал навзничь, отброшенный ударом в угол сторожки.

Следующим он выбрал молодого белокурого танкиста с Железным крестом на груди. Он задал ему тот же вопрос. Немец некоторое время оцепенело смотрел на него, потом тихо произнес по-русски, с сильным акцентом:

– Сейчас, сейчас…

Только теперь, когда Воронцов увидел на гимнастерке в руках у белокурого знакомые узкие погоны старшего лейтенанта медицинской службы, он понял, кто лежал на полатях. Он выхватил из рук немца гимнастерку, юбку, белье, передал их Темникову и сказал:

– К стене! Всем – к стене!

Танкисты все сразу поняли. Двое тут же встали из-за стола и стали у стены. Белокурый побледнел, замотал головой:

– Герр официр, я не был с ней! Я не делал этого! Герр официр! Это против моих принципов! Я никогда не позволял себе так обращаться с женщинами! Поверьте!

– Что он говорит? – спросил Численко.

– Что он не участвовал в этом.

– Врет.

– Егорыч, помоги доктору одеться.

Только раз Воронцов позволил себе оглянуться на Игнатьеву. Она застегивала ремень. Темников помогал ей неловкими движениями. Губы пулеметчика дрожали.

– Раненых они расстреляли, – сказала Игнатова. – Всех. Там, под ольхами.

– С вами был еще кто-нибудь из медперсонала? – спросил Воронцов.

Она узнала его. Он это понял по взгляду, которым она скользнула по нему и тут же отвернулась к окну.

– Да. Две медсестры. Я отпустила их. Еще до того, как они пришли сюда. Девочки успели убежать в лес.

– Егорыч, иди, распряги Кубанку. Там, в кошевке я видел седло. Оседлай.

Темников увел Игнатьеву на улицу. Дверь затворил за собой плотно.

– Становись и ты, – кивнул Воронцов автоматом белокурому. – Будь мужчиной. Это ведь твой экипаж?

– Да. Мы вместе уже три года. – Голос у белокурого дрожал. – Я не дотрагивался до женщины! Клянусь!

Воронцов разговаривал с ним по-немецки, и, видимо, то обстоятельство, что враг говорил с ним на родном языке, оставляло какую-то надежду.

– А кто расстреливал пленных?

Плечи белокурого сразу обмякли, и он шагнул к стене.

Стреляные гильзы катались под ногами, как горох. Сторожка сразу наполнилась запахом порохового дыма.

Они вышли из сторожки, плотно притворив за собою дверь.

– Вера Ивановна, где расстреляли артиллеристов? – спросил Воронцов Игнатьеву.

Она сидела в санях, укутанная одеялами. И Воронцов подумал, как хорошо было бы взять с собою и сани.

– Там. – Она указала в сторону черных ольх.

Убитых уже засыпало снегом.

– Мансур, Дикуленок, идите и осмотрите всех. Возможно, есть живые.

Они вернулись через минуту.

– Их убили выстрелами в голову, – доложил Зиянбаев. – Живых нет.

У танкистов был всего один автомат. Но у каждого на поясе висела кобура с пистолетом.

– Иди жратву забери, – сказал Численко Дикуленку. – Оружие тоже.

Вскоре тот вернулся с вещмешком в руках и двумя красноармейскими шинелями.