Встречный бой штрафников

Воронцов чувствовал, как от капитана Солодовникова густо попахивает сивушным духом. И он подумал, что несколько хороших глотков водки или разведенного спирта сейчас бы не помешали и ему. Когда они отошли от костра, промозглая стынь охватила промокшие ноги и начала пробираться под шинель. Кондратия Герасимовича тоже трясло. Но не будешь же отвинчивать фляжку при комбате.

– Приготовьтесь к отходу. От каждого взвода – троих человек, с пулеметом, в заслон. Отберите людей понадежней. Поеду договариваться с героем Днепра.

Когда всадники исчезли в лесу, Нелюбин кивнул на фляжку, висевшую на ремне Воронцова, и сказал:

– Давай, Сашка, твоего, неразведенного. А то что-то суставы выворачивает.

– Это к непогоде, Кондратий Герасимович, – усмехнулся Воронцов и отстегнул фляжку.

Бальк тащил свое усталое тело через кустарник и валежины. Иногда присаживался под деревом, чтобы отдышаться. Но вскоре с ужасом чувствовал, как холод охватывает его немощное тело, и, боясь, что он замерзнет здесь, в лесу, под деревом, последним усилием воли заставлял себя подняться на ноги и идти дальше. Ориентиром ему служила канонада, которая гремела в нескольких километрах западнее. Русские прорвались к Яровщине, возможно, перехватили большак. Вот почему их взводу приказали срочно покинуть Дебрики.

Он хотел было взять с собой винтовку. Но у той, которую он нашел в сарае возле окна, был в щепки разбит приклад и вывернута прицельная планка. И он бросил ее. Только в лесу он вдруг обнаружил, что за ремнем у него торчит граната. Он вытащил ее, осмотрел, нет ли где повреждений. Граната оказалась целой. Он сунул ее за ремень и передвинул поближе, где всегда висел «парабеллум», а теперь хлопала не застегнутым клапаном пустая кобура. Пистолет ему выдали уже здесь, в Дебриках, когда назначили первым номером расчета Schpandeu. «Парабеллум» у него вытащили иваны, которые первыми вскочили в сарай. Возможно, тот самый лейтенант, который не дал солдату заколоть его штыком. Конечно, после того, что они, нация господ, здесь, в России, натворили… Никто их теперь не убережет от мести. Никто. Даже фюрер. Фюрер…

Бальк остановился, подумав вдруг о Гитлере. Здесь, раненому и контуженому, мысль о том, кто послал его сюда, в Россию, защищать интересы рейха, показалась Бальку настолько абсурдной и нелепой, что он замер посреди своего пути и некоторое время отупело смотрел по сторонам. И все это нужно Германии?! Перед глазами Балька мгновенно, как в кино, промелькнула череда лиц людей, убитых сегодня во время атаки русских. Солдат из недавнего пополнения, пробитый противотанковой болванкой в доте. Двое в кровавых и уже бесполезных бинтах, которых они оставили в доме. Его второй номер Арнольд Штриппель с подведенными к животу босыми ногами. Солдат, фамилию которого он так и не узнал и который, изрубленный осколками, как исколотый штыками манекен на плацу, лежал на каменном полу сарая. Подбородок Пауля Брокельта. Разве Германии нужны их жизни? Ради чего они погибли? И вдруг он все понял. Его товарищи погибли ради того, чтобы кто-то из уцелевших мог уйти к своим и рассказать, как они умерли. Других объяснений того, как храбро они сражались, не существовало. Бессмысленно погибнуть они не могли. Ведь тот, кто в Берлине отдавал приказы и перед кем вытягивались генералы и фельдмаршалы, но кому уже не верили старые солдаты, не стоил того, чтобы за него умирали такие люди, как Пауль или Арнольд.

Бальк с трудом нагнулся, чтобы зачерпнуть горсть чистого снега. Левая рука тоже упала вниз, и его опять пронзило болью. Снег освежал и давал силы и надежды. Он осторожно поднял левую руку, свисавшую вниз плетью, и пошел дальше.

Как хорошо, что пошел снег, думал он. При таком снеге и тумане у него появляется больше шансов пройти незаметным мимо русских патрулей. На дорогу он не выходил. По всем дорогам сейчас сновали тыловые службы и связисты русских. Только попробуй выйти, и они тут же заметят одиноко бредущего немца и подстрелят. Или передадут в руки своим комиссарам. А уж те позаботятся, чтобы ты проклял, что ты немец.

Вилли Буллерт рассказывал, как он однажды во время контратаки запрыгнул в окоп к русским. Начался минометный обстрел. Иваны прихватили атакующих прямо перед своими окопами. Похоже, что их офицеры вызвали огонь минометной батареи на себя. И Буллерту ничего другого не оставалось, как прыгнуть в первое попавшееся укрытие. Им оказался пулеметный окоп. В окопе, прижавшись к стенкам, лежали, скорчившись, трое русских. Среди них был офицер. Он увидел Буллерта и толкнул его в ногу, давая, видимо, понять, чтобы он уходил отсюда. Буллерт пришел в себя и ударил штыком одного из иванов. Но тот выбросил вперед руку и штык проткнул руку, не достал до корпуса. И тогда Буллерт метнулся от окопа в сторону, потому что офицер, злобно крича, начал стрелять в него из пистолета. Он так и носил пробитую пулями шинель. В ней было три пробоины. К счастью, ни одна из пуль русского офицера не задела его.