Встречный ветер. Повести

— Народ — это все государство, а ты созорничал один! Вспомни, когда ты был старостой при панской власти, много ты разрешал рубить лес для наших крестьянских хат? Ну-ка, скажи!

— Какой ты чудак, Иван! Сколько тогда было народного леса? Шиш! Тогда почти весь лес принадлежал пану Гурскому. Это была собственность! Не надо путать собаку с кошкой… А теперь это собственность народа, значит, и моя! Так говорят Советы, а при чем тут я, Юзеф Михальский?

Магницкому надоели дурашливые увертки Юзефа и весь этот замысловатый разговор, сопровождаемый всякого рода ужимками, пьяными гримасами и жестами.

— Ты, Юзеф, похож на того старого монаха, который, напившись бражки, нагрешил, напакостил и обвинил во всем бондаря, смастерившего бочонок. Если бы не было бочонка, то не в чем было бы квасить брагу… Не юли, я тебе не бондарь и не бочонок, в который ты можешь вылить свои помои. Лес придется отвезти в сельсовет и добровольно уплатить штраф. А то еще хуже будет.

— А вот это видел?! — злобно крикнул Михальский и показал Ивану дулю.

Магницкий медленно встал с бревна, гневно уставившись на Михальского, отбросил цигарку в сторону.

— Озорничать ты можешь, Юзеф. Чтобы боднуть козленку вола, ума много не надо. Но себя бодать я тебе не дам! И оскорблять Советскую власть не позволю! Не ты и не твой сын ее завоевали! Она дорого стоит! Ты вот кричишь: все народное, а сам тащишь народное добро и прячешь у себя в саду. Спросил ты на это разрешение у народа?

— Не у тебя ли спрашивать? Тоже комиссар! Бревно ты, а не комиссар! В лесу вырос, всю жизнь, как голодный медведь, лапу сосал, а теперь дали тебе волю!…

Взбешенный, полупьяный Михальский, не помня себя, как камни, с презрением и ненавистью швырял в лицо Магницкого эти слова.

— Комиссары… Да ты знаешь, скоро твоих комиссаров в Августовских лесах вешать будут! Ты тоже попадешь вместе с ними, если не одумаешься!

— Погоди, погоди, что ты говоришь?

Но Юзеф Михальский, казалось, ничего не слышал и с клокотавшей в горле злобой продолжал:

— Тысячами глоток на тебя орать будут! Каленым железом будут того жечь, кто не перестанет притеснять нас, коренных поляков! А ты белорус, в тебе нет чистой польской крови, потому ты и против нас! Смотри, Магницкий, народ недоволен тобой. Скоро твои начальники не смогут за тебя заступиться…

— Почему ты так думаешь?

— Только я смогу за тебя заступиться… — не отвечая, продолжал Михальский. — Скоро все изменится…

Неизвестно, какие еще мысли высказал бы Михальский, если бы в это время не раздался собачий лай и в кустах не показался какой-то человек.

Магницкий и Михальский повернули головы. Нервно теребя в руках измятую шляпу, перед ними стоял Сукальский.

Пробираясь по саду от Олеся Седлецкого, он услышал голоса и, спрятавшись в кустах, подслушал весь разговор. Его поразили грубые и откровенные выкрики несдержанного Михальского. Они были опасны не только для Юзефа. Захотелось выскочить из кустов и зажать рот этому дураку Михальскому, но он боялся показаться на глаза Магницкому. Однако покинуть свое убежище его вынудила огромная собака Владислава. Почуяв чужого человека, она с громким лаем бросилась в кусты и, злобно зарычав, остановилась в двух шагах.

— Я вам не помешал, добрые хозяева? — спросил Сукальский и, повернув голову к Михальскому, так свирепо на него посмотрел, что тот обмяк и съежился.

Иван Магницкий, оглядев незнакомца с ног до головы, вытащил из кармана коробку с табаком, стал крутить цигарку. Усиленно работавшая в голове мысль неожиданно подсказала, что появление этого человека и угроза Михальского имеют какую-то внутреннюю связь. Иван Магницкий насторожился и решил выждать, что же будет дальше. По выступившим на щеках незнакомца розовым пятнам он видел, что скуластое волевое лицо его искажено не страхом перед собакой, а злобой на Юзефа, которого он, очевидно, видел не первый раз.

Сукальский без труда угадал мысли Магницкого. Он имел о нем достаточные сведения и поэтому, решив не дать ему опомниться, напал первым.

— Мне известно, гражданин Магницкий, что вы являетесь председателем сельсовета. Все, что говорил вам этот гражданин, — небрежно показывая пальцем, продолжал Сукальский, — я слышал. Как официальное лицо, вы обязаны сообщить этот разговор властям. Если меня вызовут, я могу подтвердить. Я, как вновь прибывшее лицо, недавно регистрировался в милиции, имею там знакомых…

Юзеф Михальский, сжимая в кулак растрепавшуюся бороденку, вытаращив глаза, поднимал голову все выше и выше, невольно подчиняясь этому жесткому скрипящему голосу. Он с ужасом почувствовал, что Сукальский говорит то, что может случиться на самом деле.

Сбитый с толку, Магницкий, выжидательно посматривая на незнакомца, курил.

— Пан Сукальский, — огорошенный его словами, начал было Михальский, но Сукальский, махнув рукой, властно его оборвал: