Встречный ветер. Повести

— Может, и была… — задумчиво проговорила Франчишка Игнатьевна. — Я помню, шел мне тогда восемнадцатый год, а я уже у пана Гурского десять коров доила, да три раза в день. Вечером суставчики на пальцах не разгибаются, руки ломит, а в остальное время надо в саду копаться, полоть да поливать. Как-то увидел меня молодой пан и говорит: «Чья такая?» А мы с Осипом в тот год поженились, и мой молодой муженек вскоре в Восточную Пруссию в батраки уехал. Пан узнал об этом и приказал, чтобы я ему вечером принесла парного молочка. Я, конечно, ничего не думаю, несу. А он сидит на балконе и собакой забавляется. Я ему кружку подаю, а он меня берет за подбородок и спрашивает: «Скучно без мужа-то, востроносенькая?» Вижу, дела не туда поворачиваются, от подбородка дальше полез… Я взяла и парное молоко из кружки прямо ему в морду и выплеснула. На другой день все мои шматочки через забор вышвырнули. Осенью вернулся мой Осип из Пруссии. Я его спрашиваю: «Ну як, много заробил монетов?» — «Накопил, — говорит, две кубышки да слопали их баронские мышки. Барон сам жженые спички собирает, а нас вместо коней запрягает». — «Прибаутки, — говорю, — я потом послухаю, ты мне дело отвечай: что привез?» — «Отсчитал, — говорит, барон десять марок да пять колотушек в подарок: иди, говорит, поляк усатый, а вернешься, на порог не пущу да еще кобелей спущу… Барон все за харчи подсчитал, да за обувку, кажется, я ему еще трохи должен остался. Вот какие мои заработки!… Ну, а ты как?» — спрашивает он меня. Я тоже на прибаутки мастерица, отвечаю ему: «Оказал пан мне ласку, а я у него на носу зробила закваску. Потом жить мне стало весело, и юбки мои на кол сушить повесила. Расчет получила не лучше твоего». — «Ежели, — говорит, пан что-нибудь с тобой худое сделал, так я у него хлеб могу спалить да и усадьбу не пожалею. В России, — говорит, — жгли панов!…» Вот он. Осип-то мой, какой! Не гляди, что маленький да коротенький!

— Ну, а как ребенок-то? — спросила Шура. — Ребеночек-то, Франтишка Игнатьевна, родился?

— Конечно, родился. Как же иначе? Пожил, пожил, да и умер. Мы тогда с Осипом лес корчевали. Трудная была жизнь… Ну, что вспоминать! Все прошло и быльем заросло. Вот вам этого не пережить, у вас мужья-то — соколы! Мой Осип тоже был сокол, да тогда взлететь ему было некуда… Я вот смотрю на ваших соколов да на этих воробушков, — Франчишка Игнатьевна потрепала Славу по голове, — сердце радуется, что я их молочком да сливками поить могу, хай растут, хай и моя тут будет малюсенька доля. А когда у тебя, Шура, детишки будут и у Гали, я им тоже принесу холодненького молочка по бидончику. — Франчишка Игнатьевна, моргнув Клавдии Федоровне, добавила: Но только скажу вам, дорогие мои, замуж вы успели выпорхнуть, а свадьбы я что-то ни одной не видела, кружку бражки иль доброй настойки не попробовала. Нехорошо, голубушки мои, нехорошо!

Франчишка Игнатьевна постучала костяшками пальцев о молочный бидон и укоризненно покачала головой.

— Правильно, Франчишка Игнатьевна! Я им все время говорю, что так нельзя поступать, — подхватила Клавдия Федоровна.

— Вот видишь! — Шура дернула за рукав Усова и, повернув голову к старушке, весело сказала: — Сегодня свадьбу справляем, обязательно приходите!

— Мой Костя придет, сразу будет две свадьбы! Костя давно к вам, Франчишка Игнатьевна, в гости собирается, — добавила Галина.

— Ну что ж, свадьба так свадьба! — тряхнув головой, согласился Усов.

Клавдия Федоровна пригласила женщин в комнаты.

Усов остался с присевшими на бревна мужчинами. С Викторовым он познакомился несколько месяцев назад, но много слышал о нем от Шарипова, с которым они вместе служили на Дальнем Востоке. Викторов по-прежнему часто бывал на заставах, интересовался жизнью солдат. Многих коммунистов и комсомольцев заставы райком партии привлекал для агитационной и пропагандистской работы в селах.

— Михальский опять вернулся в Гусарское, — пристально взглянув на Усова, сказал Магницкий. Лицо у него было угрюмое и встревоженное.

— Значит, отпустили? — спросил Усов, не успевший собраться с мыслями: новость была неожиданной.

— Отпустили совсем. Документы я проверял.

Председатель сельсовета расправил усы и недовольно кашлянул, видя, что Усов насторожился.

— Когда он вернулся? — спросил Усов.

— Вчера вечером. Напился пьяный, пришел ко мне и начал приставать. «Ты, — говорит, — написал на меня донос и штраф заставил уплатить за порубку леса». Я ему сказал, что если он будет снова безобразничать, то свяжу его веревкой и отвезу в район.

— Ну, а он что? — спросил Усов.