Встречный ветер. Повести

«Если сейчас не уничтожить фашистскую кавалерию, — думал Усов, — то она прорвется в стыке с четвертой заставой и зайдет в тыл. Тогда все будет кончено».

Надо было остановить фашистов во что бы то ни стало.

— Скорей, Сорока, скорей, тряпку и воды! — повторил приказание Усов. Вспомнив, что Сорока может передвигаться лишь на одной ноге, другую, вспухшую от бинтов, он мог только волочить по траншее, Усов крикнул:

— Владимиров! Воды для пулемета, воды! Сейчас же чтоб была вода!

— Есть! — раздался голос Владимирова и потонул в треске винтовочной стрельбы.

Усов открыл глаза. Сорока стащил станковый пулемет в траншею и, чтобы сохранить в кожухе остатки воды, положил его боком на одно колесо. Разрезанную на раненой ноге штанину он оторвал совсем, она лежала рядом и темнела пятнами крови. Орудуя винтовочной отверткой, Игнат заткнул пробитое отверстие куском материи, потом обмотал кожух оторванной штаниной, сверху крепко закрутил брезентовым поясным ремнем.

— Ну, товарищ лейтенант, кажись, починил трохи, — ставя пулемет на оба колеса и неловко прыгая на одной ноге, с трудом проговорил Игнат.

Усов был поражен действиями этого человека. Высокий, неуклюжий Сорока с забинтованной до паха ногой, загорелый на солнце и разгоряченный боем, казался Усову воплощением могучей силы, мужества и несгибаемой воли, которая так ярко и властно прорывается наружу в момент тяжелой опасности и неотразимо действует на окружающих.

— Молодец, Сорока! — крикнул Усов.

Он рывком поднял грузный пулемет и, словно игрушку, поставил его на прежнее место. Но в это время подошел связной с четвертой заставы.

— Ну, как там у вас? — принимая скатанную в трубочку записку, спросил Усов у связного. — Жарко?

— Так же, товарищ лейтенант, как и у вас, без передыху бьемся, стряхивая с колен липкую грязь и вытирая рукавом гимнастерки потное с веснушками лицо, ответил связной. — У нас тоже один пулемет исковеркало.

Но Усов, не слушая солдата, читал записку. Начальник заставы старший лейтенант Борцов писал, что у него разбит телефон и он не имеет связи с комендатурой и другими заставами. Просил сообщить обстановку, одновременно спрашивал, почему молчат пулеметы третьей заставы. Он сообщил также, что небольшая группа противника уже переправилась через канал, и если не принять мер, то она просочится в тыл. Старший лейтенант писал, кроме того, что если третья застава поддержит его с фланга пулеметным огнем, то он сделает вылазку и сбросит переправившихся гитлеровцев в канал.

— Передай начальнику заставы, что у нас все в порядке. Поддержим огнем и даже сами вылазку сделаем.

Усов написал коротенькую записку. Передавая ее связному, велел взять запасной телефонный аппарат и быстрей идти обратно. Сам же снова направился к телефону.

— Опять кавалерия, смотри сколько! — кричали из траншеи пограничники, щелкая затворами.

Сорока сжал ручки станкового пулемета. Справа от заставы, в кустах за Августовским каналом мелькали кони немецких кавалеристов. Всадники пригибались к вытянутым лошадиным шеям, выставляя вперед серые приплюснутые каски. Сорока ударил по ним длинной очередью. Кони сначала падали на колени, а потом, сверкая подковами, валились на землю. На них налетали задние, шарахались в стороны. Сорока продолжал бить до тех пор, пока пулемет не умолк в третий раз.

— Воды-ы! — яростно закричал Сорока. — Воды, говорю!

Но никто не отзывался. Все вокруг ухало, стреляло, дымилось.

— Воды! Владимиров! — Сорока бил мосластым кулаком по пустому горячему кожуху и ругался.

— Ну, где же ты провалился?!

— К колодцу бегал, — наливая в пулемет воду, ответил Владимиров. — А разве я долго бегал? Три минуты.

— Три минуты! А ты знаешь, что такое сейчас три минуты? — укорял его Сорока. — Годи, полно. Завинчивай, — уже более спокойно закончил Сорока и снова взялся за ручки пулемета, который застрекотал сразу же четко и ровно.

Атака была отбита. Сорока разжал руки и, повернувшись к пулемету спиной, вытянул несгибающуюся ногу. Сцепив зубы, он стал поправлять сползшие, перепачканные в песке бинты, пытаясь прикрутить концы завязок к клочьям истерзанной штанины, чтобы бинты не спускались и не обнажали рану с застрявшими в ней осколками. За этим делом его и застал лейтенант Усов. Вид Сороки с его единственной штаниной и окровавленными, запачканными в песке бинтами производил тяжелое, гнетущее впечатление. Усов вытащил из полевой сумки свой индивидуальный пакет, еще раз перебинтовал ногу Сороки сверху и категорически приказал:

— Добирайся до казармы. Сейчас за ранеными придет машина.

— Есть добираться до казармы, — медленно, с расстановкой проговорил Сорока.

— Отлично стрелял. А за ремонт пулемета особое спасибо. Теперь иди быстрей.

— А куда торопиться, товарищ лейтенант? Машина-то ведь еще не пришла…

— Мне позвонили. Сейчас должна быть, — отрывисто проговорил Усов.

В эту минуту им обоим было очень тяжело. Усов, приставив к глазам бинокль, упершись локтем в пулеметную станину, стал говорить Сороке о скорой встрече: