Встречный ветер

— Все считали вашу заставу передовой, а что же на деле вышло? — продолжал Никитин. — На деле получилось, что вы пропустили лазутчиков на моторной лодке, с радиостанцией. Высадились они у вас под самым носом и ушли. Вот мы сидим здесь, курим, разговариваем, а вдруг где-нибудь на воздух взлетит завод или плотина, погибнет труд людей, а может быть, и погибнут наши, советские люди… Как же так, братцы? Молчите? Позор ведь на всю округу. Из-за двух ротозеев приходится нам тратить теперь столько сил и средств. Упустишь врага — трудно его искать и ловить…

Бывают такие минуты крайнего напряжения, когда хочется не молчать, а громко крикнуть от боли душевной. Именно в таком напряжении находились сейчас солдаты. Всему коллективу заставы приходилось принимать позор за беспечность двух или трех человек, Никитин видел это по выражению солдатских лиц и знал, что они понимают все до конца. Он круто изменил речь и повернул течение своих мыслей в другое русло.

— Я ведь не хочу сказать, что все вы виноваты, — продолжал он глуховатым спокойным голосом. — Вы много сделали, нашли рацию. Это уже большое дело. Сержант Нестеров, расскажите, как вы обнаружили радиостанцию?

— Слушаюсь! Я уже докладывал, что там был я не один. Рядовой Кудашев тоже участвовал.

— Расскажите все подробно, а другие пусть послушают, — попросил Никитин.

— Пришлось ползать чуть не на коленках. Сам капитан тоже вместе с нами рассматривал каждый камушек…

— Сколько же времени вам пришлось ползать? — поинтересовался Никитин.

— С самого того часу, как сюда прибыли. Рано утром. Вдоль берега шли я и мой напарник рядовой Кудашев. Другие обследовали скалы.

— Сразу же начали искать рацию?

— Имели такое предположение.

— Кто же это имел такое предположение?

— Начальник заставы поставил задачу: произвести тщательный осмотр местности с миноискателем. Однако миноискатель пришлось оставить.

— Почему?

— Жужжит все время без толку. На берегу металла, осколков много. Капитан рассказывал, что тут сильные в Отечественную войну бои шли. Начали мы осматривать — каждый свое. Участок мне достался подходящий.

— В каком смысле? — перебил генерал.

— Камней разных много. Все пришлось переворочать. Сверху нависла скала, во время штормов камни с нее обсыпались, вот и образовались такие груды, на копешки похожие. Кроме того, когда наряды проходят, тоже обсыпают ногами, ну щебенка и течет по ложбинке, как по трубе. Вижу — одна кучка немного разворошена. В том месте наряды по берегу не ходили — там дальше обрыв, прохода нет. Осмотрел я эту копешку, заметил, что рядом с развороченным краем слишком аккуратно выложены камешки. И такими рядочками лежат, вроде как тут ребятишки играли и крестик на песке соорудили.

— А, может быть, тебе просто померещилось?

— Никак нет, товарищ генерал. Правда, сразу разглядеть трудно. Камни разложены не часто, друг от дружки на расстоянии. Тут соображать надо, — увлеченно продолжал Нестеров. — Вы можете посмотреть. Мы оставили все, как было. Так приказал капитан. Раз, наверное, десять крутился я вокруг этого места и сначала ничего не заметил. Уйду и опять назад вернусь.

— Почему же так получалось? — допытывался Никитин.

— Сам не знаю. Еще раз проверяю и возвращаюсь. Как магнитом к этому месту притягивало. А потом, когда в последний раз подошел, пригляделся — и все мне открылось. Чую, что в точку угодил. Упал на колени и начал камни расшвыривать. Сбросил несколько, мелочь пошла, стал руками разгребать. Гляжу, ящик, рядом второй. Все стало ясно, аж у меня сердце захолонуло… Потом позвал капитана. Вот и все.

Никифор Владимирович улыбнулся, приподнял с запотевшего лба фуражку. Сердце застучало радостными толчками. Чтобы успокоиться, он сунул руки в карман и, нащупав там несколько орешков, подумал: «Видно, стареть начинаю и сентиментальничать. Рановато еще в полсотню-то лет… А сержант — золотой парень. Что-то с ним надо сделать… Подойду и обниму крепко… Расцелуемся, как на свадьбе». Но Никитин отогнал эти мысли и тут же подумал снова: «А почему мы боимся проявить свои искренние человеческие чувства, зачем их сдерживаем? Мы бываем подчас щедры торжественным пустословием в поощрительном приказе, краснобайством и фразерством, сочиненным штабным писарем, а не видим живого человека, стыдимся по-отцовски обнять его, пожать ему крепко руку, а ведь это куда сердечней и лучше».

Думая так, генерал Никитин внимательно приглядывался к стоявшему рядом Нестерову. Он до глубины души был тронут его искренним, умным рассказом. Да мало ли он на границе видел таких парней с Севера, с Урала, из Сибири?

Никифор Владимирович вдруг выхватил руку из кармана и протянул Нестерову сухонький, крепко сжатый костлявый кулак. Сержант ничего не понимал. Он стоял и недоуменно смотрел на руку Никитина.

— Да бери же! — нетерпеливо, но весело сказал генерал, пересыпая в ладонь сержанта каштановые орешки.

Все это произошло быстро и не для всех заметно. Одним из первых увидел Баландин, недавно переведенный в отделение Нестерова.

Никитин, пожелав солдатам успеха, быстро зашагал к группе поджидавших его офицеров.