Встретились, поговорили

– Нам все размеры подходящие, – сказала Лиза, – мы ведь безразмерные. Вообще-то спасибо. Другой бы и забыл про эти алименты.

– Это не алименты, – сказал Головкер, – это просто так. Тебе и Оле.

– Знаешь, как вас теперь называют?

– Кого?

– Да вас.

– Кого это – вас?

– Эмигрантов.

– Кто называет?

– В газетах пишут – «наши зарубежные соотечественники». А также – «лица, в силу многих причин оказавшиеся за рубежом»…

И снова пауза. Еще минута, и придется уходить. В отчаянии Головкер произносит:

– Лиза!

– Ну?

Головкер несколько секунд молчит, затем вдруг:

– Ну, хочешь потанцуем?

– Что?

– У меня радиоприемник в чемодане.

– Ты ненормальный, Оля спит…

Головкер лихорадочно думает – ну, как еще ухаживают за женщинами? Как? Подарки остались за дверью. В ресторан идти поздно. Танцевать она не соглашается.

И тут он вдруг сказал:

– Я пойду.

– Уже?.. А впрочем, скоро час. Надеюсь, ты мне позвонишь?

– Завтра у меня деловое свидание. Подумываю о небольшой концессии…

– Ты все равно звони. И спасибо за чемоданы.

Не за чемоданы обиделся Головкер, а за чемоданы с подарками. Но промолчал.

– Так я пойду, – сказал он.

– Не обижайся. Я буквально падаю с ног.

Лиза проводила его. Вышла на лестничную площадку.

– Прощай, – говорит, – мой зарубежный соотечественник. Лицо, оказавшееся за рубежом…

Головкер выходит на улицу. Сначала ему кажется, что начался дождь. Но это туман. В сгустившейся тьме расплываются желтые пятна фонарей.

Из-за угла, качнувшись, выезжает наполненный светом автобус. Неважно, куда он идет. Наверное, в центр. Куда еще могут вести дороги с окраины?

Головкер садится в автобус. Опускает монету. Сонный голос водителя произносит:

– Следующая остановка – Ропшинская, бывшая Зеленина, кольцо…

Головкер выходит. Оказывается между пустырем и нескончаемой кирпичной стеной. Вдали, почти на горизонте, темнеют дома с мерцающими желтыми и розовыми окнами.

Откуда-то доносится гулкий монотонный стук. Как будто тикают огромные штампованные часы. Пахнет водорослями и больничной уборной.

Головкер выкуривает последнюю сигарету. Около часа ловит такси. Интеллигентного вида шофер произносит: «Двойной тариф». Головкер механически переводит его слова на английский: «Дабл такс». Почему? Лучше не спрашивать. Да и зачем теперь Головкеру советские рубли?

В дороге шофер заговаривает с ним о кооперации. Хвалит какого-то Нуйкина. Ругает какого-то Забежинского.

Головкер упорно молчит. Он думает – кажется, меня впервые приняли за иностранца.

Затем он расплачивается с водителем. Дарит ему стандартную американскую зажигалку. Тот, не поблагодарив, сует ее в карман.

Головкер машет рукой:

– Приезжайте в Америку!

– Бензина не хватит, – раздается в ответ…

На освещенном тротуаре перед гостиницей стоят две женщины в коротких юбках. Одна из них вяло приближается к Головкеру:

– Мужчина, вы приезжий? Показать вам город и его окрестности?

– Показать, – шепчет он каким-то выцветшим голосом.

И затем:

– Вот только сигареты кончились.

Женщина берет его под руку:

– Купишь в баре.

Головкер видит ее руки с длинными перламутровыми ногтями и туфли без задников. Замечает внушительных размеров крест поверх трикотажной майки с надписью «Хиропрактик Альтшуллер». Ловит на себе ее кокетливый и хмурый взгляд. Затем почти неслышно выговаривает:

– Девушка, извиняюсь, вы проститутка?

В ответ раздается:

– Пошлости говорить не обязательно. А я-то думала – культурный интурист с Европы.

– Я из Америки, – сказал Головкер.

– Тем более… Дай три рубля вот этому, жирному.

– Деньги не проблема…

Неожиданно Головкер почувствовал себя увереннее. Тем более что все это слегка напоминало западную жизнь.

Через пять минут они сидели в баре. Тускло желтели лампы, скрытые от глаз морскими раковинами из алебастра. Играла музыка, показавшаяся Головкеру старомодной. Между столиками бродили официанты, чем-то напоминавшие хасидов.

Головкеру припомнилась хасидская колония в районе Монтиселло. Этакий черно-белый пережиток старины в цветном кинематографе обычной жизни…

Они сидели в баре. Пахло карамелью, мокрой обувью и водорослями из близко расположенной уборной. Над стойкой возвышался мужчина офицерского типа. Головкер протянул ему несколько долларов и сказал:

– Джинсы с тоником.

Потом добавил со значением:

– Но без лимона.

Он выпил и почувствовал себя еще лучше.

– Как вас зовут? – спросил Головкер.

– Мамаша Люсенькой звала. А так – Людмила.

– Руслан, – находчиво представился Головкер.

Он заказал еще два джина, купил сигареты. Ему хотелось быть любезным, расточительным. Он шепнул:

– Вы типичная Лайза Минелли.

– Минелли? – переспросила женщина и довольно сильно толкнула его в бок. – Размечтался…

Людмилу тут, по-видимому, знали. Кому-то она махнула рукой. Кого-то не захотела видеть: «Извиняюсь, я пересяду». Кого-то даже угостила за его, Головкера, счет.

Но Головкеру и это понравилось. Он чувствовал себя великолепно.

Когда официант задел его подносом, Головкер сказал Людмиле:

– Это уже не хамство. Однако все еще не сервис…

Когда его нечаянно облили пивом, Головкер засмеялся:

– Такого со мной не бывало даже в Шанхае…

Когда при нем заговорили о политике, Головкер высказался так: