– Вставай, говорю, пошли к тебе. Мне не терпится посмотреть, как это получится в облаках твоей постели.
– Мне сказали, что я могу родить от тебя умного и смелого мальчика.
– Перестань об этом. Не то я почувствую себя подопытным кроликом.
– Без этого мальчика все, может статься, и не получится. Или получится совсем не то.
– Плевать. Сейчас я хочу в твою постель. Хочу тебя. И чуточку коньяка.
– Пошли? – встала, оправила платье.
– Пошли.
Они двинулись к «Трем дубам».
– А знаешь, почему я это сказала?
– Что?
– О мальчике?
– Почему?
– Потому что хотела убедиться в том, что ты именно тот человек.
– Мне хорошо с тобой. Так, как не было ни с кем…
– Почему?
– У тебя в глазах нет второго плана…
– Никогда не было… – ответила не поняв вопроса.
– Пошли скорее, – взяв ее под руку, повел к «Трем Дубам».
Они любили друг друга всю ночь. И в ее спальне, и в Подземном мире. Утром Генриетте позвонила Аннет Маркофф. Она сказала, что Эльсинор осаждают, и многие уже умерли.
27. Трое в лодке
Оставив женщину в подземелье, Жеглов ринулся к Эльсинору. Еще издали увидел в оконных стеклах пулевые отверстия. Из распахнутого окна фойе третьего этажа свешивался труп фрекен Свенсон. За балюстрадой парадной лестницы лежали трупы Моники Сюпервьель, Рабле, старшей медсестры Вюрмсер. У дверей Эльсинора стояли вооруженные люди, одетые в маскировочные комбинезоны. Жеглов сказал им, что по приказу Министра внутренних дел СССР расследует безобразия, творящиеся в Эльсиноре, показал удостоверение, и был после обыска пропущен. В тамбуре, у стены, сжимая мертвыми руками «Узи», лежал умиравший Жерфаньон. Жеглов, желая оказать помощь, присел рядом, однако консьерж недвусмысленно дернулся и застыл. Закрыв ему глаза, Жеглов прошел в фойе. Посреди, рядом с трупом Жюльена Жерара, лежал труп доктора Мейера. Рядом остывали два отстрелявшихся автомата АК-2у. Крови было много. На ступеньках лестницы на второй этаж головой вниз лежала Аннет Маркофф. Во лбу у нее была дырка. На диване под картиной «Свобода на баррикадах» – сидел вооруженный араб в арафатке.
– Freedom to Palestine! – сказал ему Жеглов, по-ротфронтовски подняв кулак.
– Хрен им в сраку, а не Палестину, – появившись со стороны профессорского кабинета, сказал на чистом русском горбоносый человек с чувственным ртом. В руках у него был АКМ с двумя рожками, скрепленными синей изолентой.
– Это вам хрен в сраку, – незлобиво ответил палестинец, по-видимому, учившийся в Лумумбарии и женатый, судя по выговору, на украинке. – Сбросим годков через сто в море, факт. Поплаваете еще говном.
– Кончай базар! – плотный детина, скрипя паркетом, выдвинулся из коридора напротив. До синевы выбритая голова и полное отсутствие бровей делали его похожим на Фантомаса.
– Ну как люки? Не открыл? – спросил его араб.
– Нет. А тротила у нас нет, ответил бритоголовый, прежде чем обратить взор на Жеглова.
– Я что-то не врубаюсь, – проговорил тот. – Вы что, трое в одной лодке, не считая собаки?
– Ага, земляк, – ответил детина. – Ты чего тут?
– Из ГУВД я. Расследую инкогнито здешние безобразия. То есть, расследовал инкогнито.
– Документы есть?
– Само собой, – протянул удостоверение.
– Епифанов Владимир Семенович, полковник, – прочитал бритоголовый и, заулыбавшись, с ходу процитировал:
– Это про меня. Мы с Володей большие были друзья.
–
– Зря вы их порешили, – указал Жеглов подбородком на доктора Мейера. – Доктора здесь поценнее немца Вернера фон Брауна.
– Так получилось, – неприязненно поджал губы пришелец. – Пошли в кабинет, поговорим.
Они пошли. За ними двинулись горбоносый с палестинцем.
– Ты чего с ними? Вроде наш, русский? – опасливо оглянувшись, спросил Жеглов.
– А у нас Пятый Интернационал, с уголовным уклоном. И потому задачи общие.
– Какие задачи?
– Так я все тебе и рассказал. Сам должен знать, коли тут ошивался.
– Чего я знаю, так это то, что взять тут нечего.
– Ошибаешься полковник, крепко ошибаешься.