Встретимся в Эмпиреях

Слива с мученическим видом прочистил горло.

— Да о чем рассказывать-то, ума не приложу, — он замолчал, но, понятное дело, сказал Слива еще далеко не все, что должен был сказать. Мы тоже молчали, и Слива, сдавшись, продолжил: — Знаете, каждый раз перед сном я прокручиваю в голове прошедший день и понимаю: все, что я сделал в этот день, как и во все предыдущие, было так серо и так бесцельно, что хочется волком выть. Я знаю, я живу словно по инерции, и все, что ни делаю, не нужно ни мне, ни другим. Вот с такими мыслями я засыпаю каждую ночь…

— Извини, но ты начинаешь распыляться и вот-вот завязнешь в накатывающей жалости к себе и ко всей своей жизни, — вынужден был я по-хорошему подстегнуть Сливу, и с напускной строгостью добавил: — В чем-таки твоя мечта?

Слива стрельнул в меня уязвленным взглядом и, набрав воздуха полной грудью, выпалил:

— В том, что хотя бы один день в моей жизни будет абсолютно другим: я засну не один, а в объятиях любимого человека, который сейчас и не предполагает о моей к нему любви. И засну с мыслью, что этот день я прожил, сделав что-то действительно значимое, совершил Поступок!

На лбу у Сливы выступила испарина.

— Это сильно, — закивал головой Демон.

Слива явно воспринял жест Демона как издевку на свой счет и приготовился было огрызнуться, но Демон вовремя его остановил:

— Да я вовсе не хочу уколоть тебя, брат. Я просто пытаюсь осмыслить… И знаешь, о чем я подумал и с чем ты вряд ли поспоришь? — Демон выждал полной концентрации внимания со стороны Сливы на своих словах. — Такой день, что ты описал, не упадет тебе на голову как дар с неба. Ты должен подготовить его сам!

— Знаю, — качнул головой Слива и облегченно вздохнул.

Я-то уже начинал переживать, что он вдруг испугается своей откровенности и замкнется, но все обошлось. Казалось, неимоверной тяжести груз упал с плеч Сливы. Теперь он лукаво и завороженно смотрел на всех нас словно на диковинных персонажей из потустороннего мира.

Не сговариваясь, мы дружно закурили и почти окончательно избавились от напряжения. Следующим «по списку» назначен был я.

— Слива точно подметил: много чего хочется успеть взять от жизни. И со мной то же. Но если попытаться выделить свое самое навязчивое стремление, то мне хотелось бы сделать что-то, что не только принесет мне удовлетворение, но и переживет меня самого. Например… написать книгу.

— Да ты вроде никогда не проявлял склонности к писательству, Гоголь, — сказал, улыбаясь, Демон. — Блеснуть словцом — это одно, а засесть за целый труд — это…

— То-то и оно, — возразил я. — Ведь если разобраться, достижение мечты и подразумевает под собой добиться чего-то, что находилось, казалось бы, за пределами предписанных тебе возможностей. Согласны? А разве не интересно, по-вашему, сломать свой потолок?..

В горле пересохло. Собираясь с мыслями, я потянулся за водой.

— И что же это была бы за книга, если ты ее напишешь? — поинтересовалась Виктория, воспользовавшись заминкой.

— Толком не представляю, Вик. Но это должно стать чем-то сродни извержению вулкана («поскромничал», знаете). Что потрясло бы и заставило задуматься всех. Иначе лучше не браться.

Последняя моя фраза меня же самого ввела в глубокие раздумья и фантазии, на время я выключился из разговора. Ребята, разом оживившись, что-то обсуждали без моего участия.

— Про что? Про что? — «разбудил» меня высокий, переходящий на фальцет голос Сливы.

Я попросил повторить.

— Про что, хотя бы приблизительно, ты написал бы?

— Я же говорю: не знаю пока… Да хотя бы про нас…

Все вдруг взорвались деланным, как мне показалось, весельем. Действительно деланным — потому что ничего смешного я, по собственному мнению, не сказал.

Впрочем, ребята быстро успокоились, но вместе с тем замяли дальнейшее обсуждение моей темы. Всем, вроде как, стало все ясно. Не знаю, почему так получилось. Ведь я только обозначил свою мечту, но ничего конкретного сказать не успел. А интерес ко мне был уже потерян.

Я немного расстроился, но тут же смекнул, что такой поворот даже к лучшему: у меня еще будет время обдумать и подкорректировать свою мечту, чтобы и тени сомнения не возникало, чего же я хочу на самом деле. Ведь если честно, я большей частью импровизировал. Выходит, все в порядке и не стоит ничего искусственно усложнять.

Таким вот образом разобравшись со мной, мы оказались на пороге последнего, четвертого признания.

Виктория сняла очки, распустила свои шикарные каштановые волосы и, грустно нам улыбнувшись, тихо заговорила:

— Мальчики-мальчики, своей самой большой мечты я даже не смею коснуться. Потому что ее достижение станет моим проклятием, — она на секунду замолчала. — Поэтому расскажу я вам немножко другое, но тоже очень сокровенное и созвучное.

Мы были исполнены внимания, и Виктория начала рассказывать: