Встретимся в Эмпиреях

С войны стали возвращаться повально. И тут и там я слышал о таких возвращениях. Всем жаждалось задышать новым воздухом, но «мундиры» свирепствовали по старинке. Наступали странные, неподдающиеся никакой логике по своему содержанию времена. Времена новых спекуляций и нажив. У чрезмерно замаравшегося голова болела об одном ― как бы успеть соскрести с себя побольше грязи и адаптироваться к другому, неизбежно формирующемуся политическому мышлению, примериться к новой конъюнктуре. Правда, кто сильно высовывался — лапа «агонизирующего льва» («империи зла» — как хотите) еще с той же былой легкостью вышибала из него дух. Как и чаще всего бывает, больше коверкалось судеб людей незапятнанных, рванувшихся в полымя не за себя. Государство, с которым «мы» («империя зла») семь лет (почти восемь) вели войну и которому теперь показывали пятки, проповедовало каноны демократические, где свобода личности (согласно тому, что нашептывала в уши новая пропаганда) была не пустым звуком. Надо ли догадываться, что подавляющее большинство обычных людей, уставших вечно всего бояться, надеялось на перемены. Такие люди не считали себя побежденными — они видели себя готовыми к освобождению. Вот до чего способна довести преступная власть свой народ…

Что касается меня — признаться, я был далек от всего этого копошения. Как и в прежние времена, пытался разобраться в своей собственной жизни. Ведь натура моя, хорошо это или плохо, не знаменосца, творящего Историю, а скромного строителя личного осознания, которое, быть может, у всех нас бессмертно… И зачем бы нужен был Ламантин, так нежданно вернувшийся в мою жизнь — если не впустить в нее порыв ветра и не придать ее затухающему движению новый ритм и новую направленность.

29 декабря

Ламантин ворвался ко мне в комнату с самого раннего утра, и разговаривали мы не дольше десяти минут. Пока он в подобной же манере молниеносно не исчез, я так и не успел почувствовать, что окончательно проснулся.

Он принес мою рукопись и кинул мне на подушку возле лица: «Дописывай!» Не «в этом что-то есть», не «бр-р, не пойми чего» — одно слово: «дописывай».

— Что тебе надо, Ламантин? В чем дело? — осовело хлопаю глазами.

— У меня идея, чудила! Слушай! Мы наделаем тонну таких экземпляров, и я буду их распространять. Подкидывать в почтовые ящики, оставлять на подоконниках в людных местах… «Автор неизвестен»! Оригинально?!

— Бред какой-то! Понимаешь… — пытаюсь собраться с мыслями, — это была просто дань памяти… моя очередь осуществить мечту. Я абсолютно не хотел…

— Брось! — нетерпеливо перебивает Ламантин. — Сейчас ты даешь слабину. Это твое «не хотел» никуда не годится.

— Отстань от меня! Чего насел? Тебе-то с того какая, э-э… польза? Мне веселой жизни желаешь, и только?

— Дуралей, эта писанина пролежала у меня на шкафу две долбаных недели ― и тут я взял и прочел за ночь! Знаешь, черт побери… я как будто смог прикоснуться к тем годам, которые у меня украли… вот и все, что я тебе скажу. Если ты понесешь рукопись в издательство, тебя тут же за инакомыслие «закроют» — времена еще: у-у! Это и понятно, что ты свыкся с мыслью, дескать: писал как дань памяти, не для чужих глаз. Но…

— Не знаю, Ламантин. Правда, не знаю.

А сам, поверьте, почувствовал, как тщедушные фантомы-убеждения поддались-таки первому колебанию.

— Доверься, братан! Вкус авантюры, опасность, обладание целью — вот какая мне со всего этого польза, раз уж ты спросил. Я ведь пока так и не нашел себя в мирной жизни. Как рыба на песке себя чувствую. А ты разве не соскучился по всему этому, признайся?..

— Я не задумывался.

— Разве не хотел бы ты вот так взять и пуститься в новое «путешествие по грани»?! Со мной… если не побрезгуешь.

— Ламантин, перестань…

— Ставки так же высоки. Нас либо крепко возьмут за шкирку, и тогда нам уже точно станет на все наплевать… Либо пройдет какое-то время, будут неминуемые перемены, и мы (в первую очередь — ты, конечно) чего-то добьемся, что-то донесем до чужих мозгов!..

Эх! Вот чего в моей жизни не отнять — мне всегда везло на таких людей. Ламантин обладал даром заразить, открыть горизонт для новых идей и стремлений. Повести, в конце концов, за собой. Демон из того же теста был…

— Что ж… давай попробуем. Кстати…

Но Ламантина уже и след простыл. Ламантин поймал меня на слове и как мистический персонаж испарился в воздухе.

В какую только новую волнительную историю тебя не втянут, когда на часах «6:30», когда ты еще толком не распечатал глаза и не доглядел свой последний утренний сон!

31 декабря

Глядеть не наглядеться —
Когда в последний раз.
Мне никуда не деться —
Пылал уже и гас.
И сметь не смею
Вновь встречу предвкушать.
Поплачь, рассмейся,
Усни, моя душа.

Теперь — о другом человеке.