Встретимся в раю

— Давно бы надо к такой службе прибиваться. И на людях, и никто не мешает.

Однажды Лимон заявился на смену с рюкзаком — как многие. Только у прочих в вещмешках были домашние разносолы да смена белья, а у Лимона под связкой носков и новыми шерстяными кальсонами денежки лежали. В ту же ночь закопал он их в герметическом оцинкованном ящике от игрушечных ракет в полотно брошенной узкоколейки. В заметном месте закопал, присмотренном — в створе тарелки связи и одинокой кривой березы. Часа два долбил слежавшийся, промерзший грунт, перемешанный со щебнем. Вернулся в вагончик, еле ноги волок.

— В Заовражье, что ли, бегал, Георгий Федорович? — зевая, спросил дневальный Дынкин, разглядывая грязные сапоги унтера.

— Туда, — пробормотал Лимон. — А как догадался?

— Больше некуда! — прыснул Дынкин. — Туда все бегают, к толстой Клавке.

Видать, он шепнул о ночной отлучке Лимона ребятам, и за новым унтером окончательно закрепилась репутация нормального, своего в доску мужика.

Зверь просыпается

В конце января снова пришла долгая оттепель. Даже ночью из приоткрытого окна слышался шум ручьев — это горели и плавились под теплым западным ветром сугробы во дворах поселка энергетиков. В несколько дней с окрестных полей сошел снег, и вновь проклюнулась обманутая в который раз трава. Лишь из перелесков выглядывали серые пласты спрессованной зимы. Дорога в низинках ушла под воду, и зеленая «хонда» Марии словно плыла по спокойному сонному перекату.

Она медленно ехала с дежурства. Вызов из Красноярска так и не пришел. О Марии словно забыли. Может, вызов где-то затерялся? Но такого в отлаженной машине «Космоатома» не бывает. Очень странная складывалась ситуация. Осенью, после комиссии академика Самоходова, громогласно было объявлено, что «Космоатом» останавливает станцию. До полного решения вопроса о ее жизнеспособности. Но буквально через неделю энергетикам сообщили: АЭС будет работать в прежнем режиме до Нового года. Затем в Удомле появилась группа экспертов МАГАТЭ. Прошел Новый год, заканчивался январь, а реакторы исправно нагревали парогенераторы.

И вот сегодня этот разговор с Баранкиным, который стал руководителем группы операторов после неожиданного исчезновения Шемякина. Сначала Баранкин, как всегда косноязычно, поведал о решении «Космоатома» продлить эксплуатацию реакторов до перехода на летнее время, то есть до самого апреля, когда несколько снизится потребление электроэнергии. Но Мария не поверила и в этот срок. Она почему-то поняла, что обещания остановить станцию — ложь. Ведь занятые своими делами люди давно забыли о статье в «Вестнике», а Шемякина, способного напомнить о ней, уже нет. Мария осенью уверилась, что Шемякин погиб, и смирилась с этой мыслью.

Итак, Баранкин рассказал о переносе срока закрытия станции еще на два месяца, а затем неожиданно предложил:

— Если вы, Мария Александровна, готовы, значитца, и дальше… в том же духе… Хотите работать в нашей группе — зайдите к господину Григоренко в отдел режима. Он все объяснит.

— Я жду перевода, — сухо заметила Мария. — И вы знаете.

— Разное в жизни случается, — неопределенно сказал Баранкин. — Переводы тоже люди пишут. Или, значитца, не пишут…

Сразу после дежурства она зашла в отдел режима к толстому и противному Григоренко. Тот молча посверлил Марию взглядом заплывших глазок, достал из сейфа листок и толкнул по столу.

«Я, имярек, — прочитала Мария, — сознавая ответственность и опасность работы на Тверской атомной станции, добровольно соглашаюсь участвовать в ее эксплуатации до особого распоряжения или до остановки. В чем собственноручно и без принуждения подписываюсь».

Она так долго изучала этот короткий документ, что успела запомнить, как перенесены слова.

— А если не подпишу? — спросила она тихо.

— Никто не заставляет, — хмуро ответил Григоренко. — Вы же видите — добровольно. Не подпишете — завтра получите расчет. И можете катиться на все четыре стороны.

— Меня собирались переводить в Красноярск.

— Думаю, что вызова не будет, — пожал плечами Григоренко. — Насколько мне известно, в Красноярске вакансий нет.

— Вакансий нет, — повторила Мария.

Григоренко вновь открыл сейф и пододвинул другой листок. Это был свежий факс распоряжения отдела эксплуатации «Космоатома». Всем добровольцам Тверской станции на сорок процентов повышалось жалованье, увеличивался отпуск, а контрактникам к тому же шел зачет — месяц за два.

— Контракт у вас кончается в июле, — заметил Григоренко. — Считайте сами… февраль, март и так далее. По новым условиям к маю вы будете свободны как птичка…

— Но ведь станцию решено эксплуатировать только до начала апреля?

— Возможно, — нехотя сказал Григоренко. — Тогда тем более нечего раздумывать.

Мария достала ручку, аккуратно расписалась.

— Вот и умничка, — неожиданно расплылся в улыбке Григоренко. — А то наслушались, понимаешь, разных страхов… Работать надо, правильно? Бояться будем, когда без работы останемся. По секрету скажу: всем добровольцам, если станцию закроют, обещано помочь трудоустроиться. Начальство службу помнит!