Будь на Нурайне мужская одежда, ловкая и тренированная женщина могла бы играть в эту игру хоть до вечера. Но сейчас бархатный подол путался в ногах, сковывал движения. Вывернувшись из-под стола, она сорвала со стены алебарду и обернулась навстречу смерти, окованной стальными кольцами. Повернув алебарду, древком встретила летящий в лицо удар, отвела его в сторону. Джангилар покачнулся, устоял на ногах, вновь вскинул палицу...
Внезапно король остановил замах, замер, лишь подергивался угол рта. Затем Джангилар медленно перевел взгляд с бледного лица сестры на палицу в своей руке.
— Я... что это... Нурайна, как же это я...
Женщина содрогнулась, услышав этот напряженный, с придыханием голос. Она отшвырнула алебарду, обняла брата, притянула его голову к своей груди, как делала, когда он был малышом.
— Все в порядке, мой дорогой... успокойся, сядь на скамью.
Глухо стукнула о вытоптанный ковер оброненная палица Джангилар высвободился из объятий сестры, запрокинул голову, прижал ладони к вискам:
— Это безумие, правда? Нурайна, скажи: я схожу с ума?
Сестра короля до боли стиснула зубы и молча поклялась что силуранский колдун поплатится за свои жестокие шутки прежде, чем она вернется на родину. А потом самым мягким, самым проникновенным голосом, на какой только была способна, сказала:
— Что ты говоришь, дорогой! Конечно, нет! Это все усталость, волнение! Тебя гнетут такие заботы... такая ответственность... судьбы двух государств...
Все заботы Джангилара сводились к тому, чтобы перепить силуранского государя на вчерашнем пиру. Однако Нурайна вложила в свои слова столько глубокого чувства, что убедила не только брата, но даже себя.
— Я... я и впрямь устал... — Король провел рукой по лбу. — Вот... то ли чудится мне, то ли правда где-то далеко воют на много голосов, а что воют — не разобрать...
Нурайна встрепенулась, начала поспешно поправлять помятую в драке одежду брата.
— Это не вой, а песнопения! Сюда идут жрецы! Хорошо, что издали слышно... да стой спокойно, у тебя воротник завернулся!
— Петь-то им зачем? — Джангилар быстро приходил в себя. — Безликие своих жрецов и без скулежа слышат! Кстати, о дурацком шуме: охрана за дверью, надо полагать, слышала нашу... э-э... возню. Конечно, никто не посмеет спросить... но все же... может, тебе проболтаться, что мы тут от скуки немного позанимались карраджу?
— Какие занятия, какая скука?! Мой господин забыл, что он здесь должен был устремляться мыслями к возвышенному... ох, рукав в пыли, ну-ка я его сейчас... Теперь моего короля вместе с государем Силурана поведут на ритуальное омовение...
— Помню, все помню! И про омовение, и когда что говорить... Ну, накрутили эти силуранцы! У нас все проще...
Пение становилось все громче, приближаясь к дубовым высоким дверям...
Предсказатели погоды не солгали — день и впрямь выдался не по-осеннему ясным. Крыша Храма Всех Богов, как раскрытая ладонь, ловила солнечные лучи; отделанные металлом фигурные карнизы бросали зайчики в возбужденно гудящую толпу.
— Какая красота! — восхищенно ахала Нурайна. — Я видела в Нарра-до храм Единого-и-Объединяющего... тоже впечатляет... но здесь, здесь!..
Собеседники Нурайны, двое силуранских вельмож, обменялись кислыми взглядами. Их раздражало щебетание этой бесцеремонной особы, неожиданно втиснувшейся между ними и хозяйски положившей ладони им на локти.
Коренастый Волк в бархатном черно-зеленом плаще отвечал взбалмошной грайанке учтиво, но немногословно, надеясь, что та почувствует себя лишней и удалится. Но женщина оказалась либо сказочно глупой, либо немыслимо избалованной, не привыкшей считаться с мнением окружающих (что вполне объяснимо: любимая сестра короля!).
Второй силуранец — русобородый красавец с вышитым на камзоле альбатросом — был не столько раздражен, сколько озадачен. Он знал о Нурайне больше, чем его приятель. Принц Нуренаджи называл эту женщину самой опасной в свите Джангилара. А она ведет бестолковую, пустую беседу и никак не желает отвязаться от своих жертв. Почему она появилась именно здесь и сейчас? Почему вцепилась именно в них? Неужели проникла в замыслы Стаи?..
— В том наррабанском храме стоит статуя Гарх-то-Горха, — продолжала чирикать женщина. — Большущая! И скрыта занавесом, чтобы ни один взгляд ее не осквернил! Воздвигать статуи — и прятать их... глупо, да?
— Очень глупо, — кивнул Волк. Что-то в его голосе заставляло думать, что он имеет в виду не наррабанцев с их статуями. — Скоро покажется процессия. Может, госпоже будет лучше видно, если она поднимется вон туда, к мраморному единорогу?
— А еще наррабанские жрецы разводят и дрессируют крыс! — жизнерадостно сообщила Нурайна, проигнорировав совет. — Это у них считается — священное животное Единого! Гадость, правда?
— Га-адость! — из глубины души выдохнул Волк, глядя мимо грайанки.
— А ваш знаменитый священный бассейн... я же его еще не видела! Правда ли, что по уровню воды в нем жрецы предсказывают будущее?