Встретимся в Силуране!

– А вот этот свиток… из Озерного королевства… рисунок, ценный не столько из-за мастерства художника, сколько из-за связанной с ним необычной истории. Не придержит ли Сокол край пергамента?

Ралидж протянул руку, чтобы помочь хозяину раскатать упругий свиток… и тут острый шип царапнул кожу Сокола.

Мускулы свело в тугой затянутый узел. Боль наполняла каждую частицу тела. Хотелось кричать, но язык и гортань были мертвы. Во всем теле жило только сердце – оно с трудом ворочалось в груди, его натужный грохот отдавался в мозгу, мешая человеку собраться с мыслями, не давая даже вспомнить свое имя.

Темнота. Боль. Полынная горечь во рту. Мучительный стук сердца.

Боль отступила первой, сменившись покалыванием во всем теле. Гулкое буханье сердца стало тише, отодвинулось куда-то, в него вплелись далекие голоса.

– Он… он, кажется, уже не дышит! Ой!

– Не плачь, дышит… даже голову немножко повернул…

– Ой, правда! Помоги приподнять… положим ко мне на колени, ему удобнее будет…

Темнота упорно не желала уходить. Лишь где-то наверху медленно чертило круги светлое пятно.

Человек напрягся и вытолкнул из горла короткое мычание. Вслед за этой победой последовала еще одна: он вспомнил свое имя.

Светлое пятно перестало плавать по кругу и превратилось клочок неба над головой. Сквозь тошноту и головокружение Ралидж мрачно спросил:

– Где я?

– В Людожорке, – печально отозвался женский голос. – Правда-правда-правда!

Неужели Ингила? В Людожорке? Почему?

Ралидж попытался сесть, но тело по-прежнему отказывалось признать его своим господином и повелителем.

Над лицом склонились длинные русые кудри, раздался короткий всхлип.

Вей-о! Не может быть! Фаури!

– Красавицы! Милые! – взмолился Ралидж, чувствуя, что язык с каждым словом слушается все лучше и лучше. – Объясните, что случилось? Я, конечно, в восторге от вашего общества, но уж больно обстановочка… неподходящая.

Фаури вместо ответа снова всхлипнула и закрыла лицо ладонями.

– Нас почему-то скинули сюда! – злобно затараторила Ингила. – Вон в тот люк… по наклонной стенке… госпожа себе колено разбила! Правда-правда-правда! А Сокол уже здесь лежал… И не сказали, с чего это вдруг… Ух, так бы глаза ему и выцарапала, не посмотрела бы, что Спрут!

– Мы тут втроем или есть еще кто?

– Больше никого… – полусказала-полупростонала Фаури и поднялась на ноги. (Методом исключения Ралидж определил, что его голова находится на коленях у Ингилы.)

Дочь Клана подняла тонкие пальцы к вискам и простонала:

– Людожорка! Какое ужасное название! И мы здесь… но почему, за что?

Ингила тревожно дернулась к Рыси – утешить, успокоить. Но Ралидж удержал ее за локоть, даже не заметив, что собственная рука наконец-то ему подчинилась.

Было в плаксивых интонациях девушки что-то притворное, ненастоящее, не подходящее хрупкой, но гордой и смелой Фаури. Словно она пыталась убедить кого-то в своей слабости, в своей уязвимости…

Может быть – себя?

Фальшь понемногу исчезла из голоса причитающей девушки. Фаури и впрямь довела себя до беспросветного отчаяния Теперь она уже в голос кричала:

– Я Дочь Клана, я Рысь, а меня – как воровку из Отребья?.. За что-о?! Я – хочу – знать – почему – мы – здесь! Очень хочу!

Пятно света над головой Ралиджа вновь завертелось, пошло стремительно снижаться, расплылось яркой пеленой, превратило мерзкое подземелье в уютную чистенькую комнатку с ярким ковром на полу. И время по велению чародейки завертело свой клубок, отматывая ниточку обратно…

Унтоус сидел в резном дубовом кресле. Пухлые пальцы раздраженно барабанили по виноградным гроздьям, украшающим подлокотники.

– Что значит – упустили? Вы хоть понимаете, уроды безголовые, что натворили?

Прижавшийся к дверному косяку Шершень явно понимал, что он натворил: вызвал гнев господина. И лучше б ему было напороться в лесу на подраненного кабана!

В Спруте ничего не осталось от приветливого хозяина, восторженно откликающегося на каждое слово гостей. Теперь он говорил размеренно и холодно. Но это было спокойствие лавины, которая нависла над головами несчастных путников и пока еще не соскользнула – но вот сейчас, сейчас… достаточно одного звука…

Шершень это понимал и даже не пытался оправдываться. А господин продолжал, полузакрыв глаза:

– Я молчу о том, что, по твоим же словам, бежавшая девка была циркачкой – а мне как раз из Наррабана пришел выгодный заказ на актеров…

– Я еще двоих, – оживился Шершень, – тоже циркачи…

– Заткнись, – так же ровно сказал Спрут. – Не говорю я и о том, что вы, ублюдки Серой Старухи, вздумали охотиться чуть ли не у стен моего замка. Хотите, чтобы о нашей округе пошла худая слава?

– Я… мы…

– Тебе ведено было заткнуться. Итак, хуже всего то, что, упустив дичь, ты посмел явиться мне на глаза. Ты должен был волком броситься по следу! Эти двое видели в лицо тебя и твоих людей… возможно, слышали что-то лишнее… Я не могу поставить под угрозу хорошо отлаженное дело из-за твоей глупости и небрежности. Переверни весь Силуран и разыщи эту парочку. Иначе тебя ждут такие муки, что Бездна после них покажется цветущим лугом!

– Уже, господин! Нашел! Они в замке!