Встретимся в Силуране!

Лес крепко потрудился над развалинами крепости. Та часть стены, что видна была меж могучими стволами, осела, превратилась в груду камней, полускрытую под слоем мха и мертвых осенних стеблей. Орда захватчиков не смогла бы так расправиться со злополучной стеной, как трава и кусты, что терзали ее из года в год, из века в век.

Корни и ветки не пощадили ни крепостных стен, ни построек, ни обширной площади с мраморной чашей фонтана и солнечными часами. Плющ так густо оплел башни, что превратил их в слепые скалы — не отыскать ни входа, ни окон. Кабаны и олени, без страха стуча копытами по выщербленным плитам, заходили в проломы стены, не зная, что ступают по искусно высеченным на камне колдовским знакам, некогда охранявшим обитателей крепости от злобных лесных духов. Живое сильнее мертвого: его сила в вечном обновлении. Давным-давно нет на свете оленя, что столетия назад первым рискнул заглянуть в опустевшие человеческие владения, а его дальние потомки каждую весну щиплют здесь молодые побеги крапивы. А статуи, лежащие в этой самой крапиве, никогда уже не поднимутся на свои постаменты. И дождям, которые по высоким стеблям стекают на мрамор и гранит, все равно, что они размывают своими струями — лики древних героев или морды зверобогов…

Но было в лесных развалинах нечто такое, над чем оказалось не властно даже Время.

Меж кряжистых стволов и сплетенных ветвей распахнулась поляна. Заросли разбивались о ее края, как волны об утес. Сухие стебли бурьяна остриями вражеских пик бессильно грозили поляне.

На ровных, безукоризненно подогнанных друг к другу гранитных черных плитах была выбита большая звезда с восемью лучами, сплошь покрытая загадочными мелкими значками. Ни один мокрый лист не прилип к гладкой поверхности плит, ни пятна грязи не было на них, словно старательные рабы мыльным раствором отчистили каждый желобок.

Звуки вечернего леса — похрустывание, шелест, ленивая перекличка засыпающих птиц — слились над этими плитами в странную, звонкую, настороженную тишину. Тишину, полную ожидания — долгого, неослабного, напряженного.

Внезапно из этой тишины родился шуршащий голос, в котором не отражались никакие чувства:

— Я слышу. Люди. Двое. Идут сюда.

И сразу же тишина рассыпалась возбужденной разноголосицей.

— Люди! Сюда идут люди! Чуткий услышал их!

— Да не шумите, вы… спугнете!

— Спас-с-сение! С-с-скорее!

— Приглядите за Безумцем, чтоб не помешал…

— Все равно ничего хорошего из этого не…

— Заткнись, старый глупец! Да где же они?!

— Я сказал — тихо!!

И вновь все смолкло. Но тишины уже не было над полянкой: лес огласился приближающимся стуком топоров и неразборчивой бранью на два голоса.

Кусты затрещали. На полянку вывалились двое. Один из них патлатый тощий парень — огляделся и возмущенно заявил:

— Ты куда меня завел, придурок? Одни камни остались…

— Люди зря болтать не будут, — озабоченно откликнулся его спутник, верзила с изрытым оспой лицом. — У этих Ночных Магов, говорят, подземелья были битком набиты сокровищами!

— И вот так пятьсот лет они лежат, нас ждут? Небось пошустрее нашлись, все выгребли…

— Захлопни пасть! Всю дорогу ноешь… пришибу тебя, и дело с концом!..

— Стой! — перебил его патлатый. — А это что такое?

— Где?! — оскалился рябой, вскинув топор.

— Да вот… — указал его спутник на плиты с рисунком.

— Тьфу! Я думал, ты впрямь что-то углядел…

— Ты что, дурень, не видишь? Вокруг все заросло, а плиты чистые!

— И хорошо, что чистые. Сейчас тут сядем, перекусим, а потом поищем вход в подземелье. Тут и костер разведем, ночь будет ясная…

— Ох, лучше бы в лес уйти! Говорят, здесь призраки магов до сих пор бродят… все восемь…

— Семь, — поправил патлатого звучный, красивый женский голос.

Рябой, уже усевшийся на край плиты, вскочил, подхватил из травы свой топор и яростно заозирался в поисках той, что заговорила с ним. Патлатый позеленел от ужаса, рухнул на колени и закрыл голову руками.

— Э-эй! — рявкнул рябой. — А ну, выходи, кто тут есть! Покажись!

Раздался смех, совсем не похожий на женский. Очень неприятный смех — лязгающий, жестяной какой-то…

— Пощадите нас! — провизжал патлатый, стоя на коленях. Мы сейчас… мы уйдем… и никогда, никогда…

— Уйдете? — отозвался въедливый старческий голос. — Ну уж нет!

У патлатого перехватило горло. Рябой застыл с поднятым топором, глаза свирепо сузились.

Над черной плитой замерцал рой огоньков. Предвечерний воздух сгустился, задрожал, поплыл тонкими полупрозрачными струями, которые сплелись в туманную фигуру. Перед потрясенными людьми возник седобородый старец в длинной мантии. На вытянутом темном лице колючими огоньками сверкали глаза.

— Уйти хотите? — въедливым голосом поинтересовался он. — В Кровавую крепость прийти легче, чем уйти.

Рябой оказался неустрашимым до тупости. Он крепче стиснул топорище и со злым вызовом спросил:

— Ты, что ли, старый козел, меня останавливать будешь? А я сам не уйду. Не для того сюда тащился…