Вступительная статья (к сборнику А. Беляева 'Фантастика')

«— Мысль все та же — человек не совершенен. Получив в процессе эволюционного развития большие преимущества по сравнению со своими животными предками, человек вместе с тем потерял многое из того, что имел на низших стадиях животного развития… Первая рыба среди людей и первый человек среди рыб, Ихтиандр не мог не чувствовать одиночества. Но если бы следом за ним и другие люди проникли в океан, жизнь стала бы совершенно иной. Тогда люди легко победили бы могучую стихию — воду. Вы знаете, что это за стихия, какая это мощь?»

Мы, задумываясь о дальнем будущем, когда перед человеком неизбежно станет задача усовершенствования своей собственной природы, не можем не сочувствовать Сальватору, как бы ни были спорны его идеи с точки зрения медико-биологической и как бы ни были они утопичны в мире классовой ненависти. Не следует, правда, смешивать с ним автора. Хотя, впрочем, и Сальватор, мечтая осчастливить человечество, знает цену миру, в котором живет.

«Я не спешил попасть на скамью подсудимых, — объясняет он, почему не торопился обнародовать свои опыты, — …я опасался, что мое изобретение в условиях нашего общественного строя принесет больше вреда, чем пользы. Вокруг Ихтиандра уже завязалась борьба… Ихтиандра отняли бы, чего доброго, генералы и адмиралы, чтобы заставить человека-амфибию топить военные корабли. Нет, я не мог Ихтиандра и ихтиандров сделать общим достоянием в стране, где борьба и алчность обращают высочайшие открытия в зло, увеличивая сумму человеческого страдания.»

Роман привлекает не только социально-критической заостренностью, не только драмой Сальватора и Ихтиандра. Сальватор близок нам и своей революционной мыслью ученого: «- Вы, кажется, приписываете себе качества всемогущего божества?» — спросил его прокурор. Да, Сальватор «присвоил» не себе, науке — божественную власть над природой. Но он не «сверхчеловек», как доктор Моро в известном романе Герберта Уэллса, и не сентиментальный филантроп. Вероятно, переделку самого себя человек поручит не только ножу хирурга, но не в том дело. Для нас важно само покушение Сальватора, второго отца Ихтиандра, на «божественную» природу своего сына. Заслуга Беляева в том, что он выдвинул идею вмешательства в «святая святых» — человеческую природу — и зажег ее поэтическим вдохновением. Животное приспосабливается к среде. Разум начинается тогда, когда приспосабливает среду. Но высшее развитие разума — усовершенствование самого себя. Социальная революция и духовное усовершенствование откроют дверь биологической революции человека. Так сегодня читается «Человек-амфибия».

Революционную идею «человекобожия» науки Беляев доносит без дидактической навязчивости. Она вложена в сюжет внешне несколько даже авантюрный. Она неотделима от захватывающих, полных поэзии картин, когда мы следим за вольным полетом Ихтиандра в безмолвии океанских глубин. Продолжая жюль-верновскую романтику освоения моря, Беляев приобщил читателя через эту романтику к иному, революционному мироотношению. Но и сама по себе эта фантастическая романтика имела художественно-эмоциональную и научную ценность: скольких энтузиастов подвигнул роман Беляева на освоение голубого континента!