"Да пошло оно все вообще", подумал, "пусть хоть убивают"
- Та-а-ак, - Яша остановил время голосом, заморозил.
- Ага...
- И не боишься?
Витька не ответил. Боялся. Но что делать-то? Искоса глянул на Ноа. Она тоже смотрела на него, ожидая. И Карпатый смотрел, без возмущения, доброжелательно. Встретив взгляд, подмигнул, указав глазами на Яшу, подвел их к потолку и сплюнул.
Потрескивали лампы дневного света под потолком.
Витька резко отвернулся от Ноа. И от Карпатого. Будто рвал в груди нитку, крепкую, и стало больно. Не хотел их помощи. Если так вот, сидят вдвоем и равнодушно ждут, что станет просить, как будто их трое - не хотел! Но как же больно в груди. И все так быстро, скомканно, и подумать не успел ничего.
Он стукнул себя камерой по боку. Думальщик! От твоих мыслей один мусор в голове - выругал себя. Покачнувшись, толкнул плечом стоящего столбом Генку и тот, очнувшись, крикнул сорванным голосом:
- Сволочи! Хуй вам! Она моя!
- И давно, щенок? - хохотнул Яша.
- С ночи! С-сегодня!
В тишине стало слышно, как ветер пробует языком зеркальные стекла и они подрагивают, прогибаясь.
Голос Яши походил на шипение змеи:
- Ах ты пащенок... Ты... Ты мне товар испортил! Ты меня перед гостями? Да я тебя...
- Нас, - поправил Витька.
- А ты заткнись! Я миры открывал, старался... для тебя! Думаешь, каждый день так?
Он орал, а Витька обрадовался мелькнувшей на яростном лице Яши растерянности.
- Ты девочку отпусти. Не удался сюрприз. Расшаркайся перед своим кодлом. Развел тут плесень...
Витька чувствовал, как дрожит Генкино плечо и увидел, что тот перехватил ручку лампы, ногой отодвинув шнур, чтоб не мешал. Кивнул. Драться, так драться. Хорошо, что не щелкнул, а то там парень весь связанный. И эти все - демоны. А тут - с кем драться? Ну, барин, да еще охранник этот. И чучело, что стоит согнувшись, штаны застегнуть никак не может. Толстяки не в счет. Решил, продержимся сколько-то, и взял поудобнее фотоаппарат.
67. ВРЕМЯ ВЫБОРА
Минутная стрелка круглых часов подскочила к половине двенадцатого и, будто налившись тяжестью, задрожала, задергалась, дальше не пошла. Часы висели в простенке у двери в кухню и были хорошо видны Ларисе с ее уютного, давно насиженного места. Стул с мягкой спинкой, она сама перетягивала ее, меняя разлезшийся гобелен и ругалась шепотом, заколачивая в гнутое дерево обойные гвоздики. Повернут стул чуть наискось, чтобы, подняв голову от книги, видеть в окно калитку и за ней улицу. У правого локтя на самодельном деревянном стеллаже - место для стопки книг. Там она вечно забывает чашку с недопитым чаем, а в глубине, за книгами, лежит пачка сигарет. На другой полке старая ваза, тусклая, граненого стекла, и в ней сухие травы. Лариса следит, чтоб трава не собирала пыль, пусть, хоть и зимняя, но пахнет свежей степью. Оторвавшись от чтения, любит на нее смотреть. Ведь, если не торопиться жить, то читать и рассматривать листья, поникшие сухие плоды и колючки на серых стеблях - можно часами.
Дальше живут на полках обычные кухонные вещи. Некоторые полки занавешены ситцевыми шторками и стеллаж от того похож на кукольный дом.
Под левым локтем - стол упирается в подоконник и на нем толпятся обыденные предметы: сахарница, заварник, широкая ваза с печеньями под салфеткой, узкая синяя ваза - для свежих цветов, свернутая трубкой газета...
Напротив, на длинной лавке у другой стены обитает Марфа, там у нее личная плоская подушка, и серая марфина голова, вся в усах и с желтыми глазами, торчит над сахарницей. Так и разговаривают, сидя напротив. Иногда Марфа пробирается на подоконник, ставя лапы между безделушек, и садится там, обернув себя негустым хвостом. Мурлычет так, что дрожит стекло в нижней половинке окна.
В торце стола крепко стоит на толстых ногах гостевая табуретка, на нее присаживаются соседки, рассказывая новости, на ней всегда сидит Васятка, держа двумя руками личную огромную кружку. И Яков Иваныч на ней сидел, недавно...
А Витька... ну он, что кот, оглядел кухню и сразу себе место на лавке выбрал. Теперь, если кто другой захочет туда залезть, то и неуютно. Вроде Витька всегда там, даже когда и нет его.
И эти часы... Висят и смотрят на нее, всегда, даже когда глаза ее в книге. Обычно и нормально это - тикают и тикают, но сейчас держала на коленях распухшую живую книгу и прислушивалась до звона в ушах. Часы тикали все медленнее и вот остановились, свесив вниз минутную стрелку. Лариса подняла голову и увидела, та дрожит мелко, будто застряла в киселе. Вырваться хочет.
Марфа напротив, торча головой над сахарницей, молча смотрела на нее желтыми глазами.
- Хоть бы ты котят принесла когда, ведь не старуха, а? Было б нам хлопотно и повеселее...
Но кошка глянула так, что Ларисе стало стыдно за ненужные слова, которыми все одно стрелку не сдвинешь. Чем сдвинуть время, знала. Собиралась с духом. А стрелка ждала.
- Ну, - сказала Лариса часам, взяла с полки скомканный пакет с ярким рисунком, положила в него книгу. Встала.
- Что ж. Пойду я, Марфа. Калитку закрою, дом тоже, со двора не ходи, стереги тут. Поняла?