Вступление

   - Не надо ехать. Он этого не хочет, понял? И насчет денег передумал. Ты лучше Альехо позвони.

   - Думаешь, он поедет?

   Она засмеялась.

   - А кто его знает. Но мы с тобой что смогли - сделали. А дальше пусть все идет.

  - Как идет... - закончил Степан.

   За дверью квартиры низко и недовольно гудел лифт, будто жалуясь, что скоро праздники, а ему вместо отдыха работа и работа. Пересыпая крупной картошкой шаги, бегали по гулкой лестнице дети, крича то вверх, то вниз, кидались смехом и дразнилками. И невнятно за двойными рамами шумела улица, постукивая в стекло пальцем замороженной ветки. Ранняя темнота укрывала мороз и лед, но не могла голоса и звуки, крики одиноких машин во дворе и просто шум. Прибой огромного города, звучащий даже тогда, когда все уснут.

  Ночью пришел шторм. Сквозь сон Витька слышал, как бьется вода о твердый песок, разбегаясь издалека, и думал невнятно, что мелко в бухте, летом идти до глубины долго-долго, окуная ноги при каждом шаге в золотые сетки солнечных лучей. Мелко, потому воде не нужны скалы, чтоб грохотать...

  При каждом ударе сон сползал, оставаясь лишь на краешке сознания, как скатерть, которую ловит на когти спрятавшийся под столом кот. Но не уходил совсем и в этом краешке сна Витька думал, надо бы со стола убрать бутылки и бокалы, а то ведь посыплется все...

   Через несколько тихих ударов, набрав силы, море снова ударилось о песок, так громко, что сон, наконец, упал и Витька сел в постели, ловя руками привидевшиеся стеклянные хрупкости. Но было тихо, чернела за плоским окном ночь и снова, набираясь сил для следующего грома, билась вода. Билась с другой стороны, звук перелетал через нарядную крышу, стукаясь в склон, и уже после этого, плашмя валился на черное стекло.

   Лампа лила тусклый мед на синие блестящие предметы. На полу у кровати - мятые брюки и свитерок с раскинутыми в жеманном ахе рукавами. Две пустые бутылки из-под шампанского на столе и три рюмки с бледными лужицами на донышках. Огрызки яблок и кожура апельсинов.

   Потирая лоб, укрылся и поискал глазами трусы на стульях и на полу. Не увидел. Откинулся на подушку и стал раскладывать в голове мешанину из воспоминаний, отгоняя приснившееся от того, что было на самом деле. Скатерти, что сползала со стола в его сне, не было. Были большие махровые полотенца и девочка Оленька, улыбаясь мокрым ртом, ловила пальцами из синей сахарницы кусочки рафинада и хрустела ими, как кролик капустой, запивая крошеный сахар большими глотками шампанского. А Рита смеялась так громко, что полотенце распахивалось и сползало, и колени у Витьки болели от напряжения - не уронить дергающееся тело. Потом, все-таки, уронил? Нет, вскочила сама. Полотенце совсем съехало и Витька обнял ее, дыша запахом горячей воды и шампуня, тонкого мыла. Грудь у нее очень красивая. Соски темные, это он видел еще в ресторане. Удивительные, конечно, женщины. Там стояла, разговаривала с диджеем, наклонялась, почти касаясь его уха темным соском. А тут, в номере, куда пришла сама, и выпила почти целую бутылку шампанского, на коленях сидела. - А когда обнял, прижимая ладонями груди, вскочила и убежала к окну. Отдернув тяжелую полосатую штору, прижалась лбом с черному стеклу. Оленька ее ругала, увидят, расскажут, отец вздует. А Рита засмеялась снова. Рассказала о проволоке в три ряда, сверху по склону, чтоб никто к окнам с горы не подошел, и потому хоть вообще не задергивай шторы, делай, что хочешь. А потом еще отдельно об отце вспомнила и, расплакавшись, обматерила Оленьку. Та уже заняла Витькины колени. И для него ничего не изменилось: полотенце распахивается, смех над ухом и только груди с розовыми сосками можно трогать и сжимать - сама выгибалась и подставляла, хрустя сахаром на крупных зубах.

   Он и сжимал. Но смотрел на Ритку. И не потому что нравилась больше, а просто били в голову Яшины слова о том,что дарит обеих, сегодня. И что обе - "незайманные". И Витьке хотелось обеих, сразу, а приказать не мог, все готовился, прикидывал, перекатывая в гулкой голове от уха к уху, каким тоном и какими словами. Надеялся, вот сейчас стянет с Оленьки полотенце и подтолкнет к постели, а Рита, может, поймет и тоже придет? Или не поймет, а будет послушна Яшиным словам, ведь наверняка, отправляя обеих к Витьке в номер, барин наказал слушаться.

   Но пока готовился, произошло странное. Оленька рассматривала Ноа, водила пальцами по груди, восхищалась татуировкой, расспрашивала, округляя глаза. Он поворачивался, приподнимал руки, выпячивал грудь. А Рита примолкла. И когда он наконец, отвлекся, стояла уже в комнате, голая, уронив полотенце на пол, пряталась от черного окна за дверью ванной, прижав кулаки к груди и закрыв глаза.