Вступление

   Вот она, Оля, выходила утром, неся подмышкой соломенный коврик с нарисованными цветами и укладывалась ровно посередине пляжа. Ничего с собой не брала, кроме книги и очков. Ну, полотенце еще. Купаться шла медленно, не боялась за вещи, стащить с коврика нечего. А потом, вернувшись и вытирая мокрые волосы, поднимала руку в кожаных браслетах, подзывая Генку. Покупала всегда полдесятка бычков и бутылку пива. Очками все лицо закрыто, кроме рта, и непонятно, какая она. Пока Генка сидел на корточках, поставив на горячий песок клетчатый баул, вставала и шла в домик за деньгами. А он смотрел. Красиво очень шла. Волосы от морской воды вились кольцами, путались по загару и когда шла, подпрыгивали по спине, хотя сама ровно шла, красиво. Мимо лежащих мужиков проходила и те аж головы вывертывали, снизу на нее глядя.

   Генка брал деньги и уходил, улыбнувшись в ответ на улыбку. Оглядывался, как бы невзначай, и видел, сидит, сгорбившись, ноги по-турецки, чистит рыбу и запивает пивом, сверкая на солнце зеленым стеклом бутылки. Волосы свешены до самого песка. Читает книжку, положенную между ног.

   Неделю он так ее кормил. Пару слов иногда говорили друг другу. У нее, когда улыбалась, видно, клычки острые, а все прочие зубы, как напильником подровнены - один в один. А как-то вечером нырял и на мелководье, как раз напротив ее домика, уколол ногу, нащупал рукой и достал серьгу. Солнце уже садилось, но камушек сверкнул ярко в серебре. Генка ее повертел и в сумку сунул. Дома нашел старую цепочку в столе, повесил сережку на шею. На следующий день ходил, сверкал, сам поглядывал на грудь, опуская подбородок, - нравилось. Девчонки, что всегда втроем загорали, все исчирикались, ах, красотища какая, Генуля, ты просто Тарзан. Он с этими тремя не любил разговаривать, глаза у них будто жиром смазаны, написано в них, вот кивну и пойдешь. Если б еще одна кивнула, ну, пошел бы, да. Надоело по ночам просыпаться от дурных снов. Но - трое. Когда с сумкой уходил, чувствовал, как взглядами по спине ползают. И хихикают. Злился.

   В-общем, когда до Оли дошел, она издалека уже руку держала над головой, браслеты к самому локтю съехали. Присел и стал в сумке ей отдельный пакетик доставать, в нем уже бычки, как любит, непотрошеные, и пиво. И тут она очки сняла. Пальцем зацепила сережку на цепочке, немножко царапнув ногтем кожу. Спросила, где взял. А он увидел, что глаза светлые, с крапинками зелеными и под загаром на переносице тоже крапинки - веснушки. Нос, оказывается с горбинкой, серьезной такой, без очков она сразу старше, похожа на училку в школе. Ну, рассказал, как нырял и нашел. Она тогда встала и пошла в домик. И снова все мужики смотрели, как вокруг стрингов красных на попе солнце мелькает. Оля не худая была и если наверное, в одежде, то немножко, может, и толстая даже. Но в стрингах и в красном лифчике на круглых грудях, да так шла еще...

   Вернулась и показала на ладони такую же серьгу. Купалась ночью и уронила, а заметила только в домике.

   - Вот, один раз всего и надела, - сказала сокрушенно-весело, держа руку ладонью вверх. И смотрела на него, близко-близко. На пляже-то летом, оно все близко. Генка зимой иногда думал, в школе или в магазине, если так, как летом, подойти и сунуться к самому лицу или встать рядом, чтоб всем телом касаться. Ох, крику будет. А летом на песке - нормально. Все так. А потом все - снова далеко.

   Так она смотрела, прямо в глаза, в двадцати сантиметрах, а ему вдруг стало жалко сережку эту, до слез. Полдня своей считал, вроде море ему подарило. И ведь не зажилишь, вот она вторая - лежит. Расстегнул цепочку, стряхнул ей в руку серьгу. Лежали две рядышком, старинные такие, с завитушками остренькими и посередке длинные камушки, лапками схвачены, граненые и потому зайчиками стреляли, когда ладошка шевелилась. Молча отдал, не смог даже улыбнуться и сказать пустяков. Она руку закрыла. Велела подождать и пошла снова в домик.

   Он ждал, сидя на корточках. А когда шла обратно, подумал, вдруг деньги несет, за сережку? И стало противно, что он сидит, а надо было, наверное, уйти. А потом что? Ходить и делать вид, что не видит руки над головой?

   Но она хорошо, денег не принесла. Только за пиво, как всегда. А ему в руку сунула кольцо. Круглое такое, толстое, большой загогулиной серебряной. Красивое и вроде мужское. Не говорить же ей, что нет в кольце веселого камушка. Сказал спасибо, надел при ней на цепку и повесил на шею. Встал уходить.

   Вот тут она и попросила, чтоб вечером пришел к домику. Сказала, хочет ночью выкупаться.