Вступление

   Из-за плеча его сверчок завел свою шепотную песенку. Хозяйничал тихонько в темном углу, притворялся, что - лето. А борщ - кончился.

   - Смотри-ка, певун не спит еще! Зима теплая, неровная. За воротами ежевика, веришь, опять зацвела. Листьев почти нет, а цвет выбила, - редкий, но есть. Плохая зима, беспокойная. Да тут других и не бывает. Еще положить? Или картошки? С мясом?

   - Спасибо, наелся я. Вкусно...

   Помолчали, слушая сверчка. Витька неловко ждал, но, поняв, что рассказывать Николай не будет, засобирался:

   - Пойду я. Наверное. А вы, если что вдруг.

   - Да, конечно. Дашенька до утра проспит. Ты уж завтрак не жди, чай там сделай, кофе. Вот возьми булок, а хочешь, картошки... Или утром придешь. Я на маяке буду, так ты сам.

   - Конечно. Приду утром. Вы ложитесь, Николай Григорьич.

   - Мне еще наверх. Журнал потом заполнить. Лягу, да.

   Витька прошел мимо открытой в комнату двери, глянул на макушку, видневшуюся из-под атласного синего одеяла. Открыл дверь во двор и поежился от укусов ночного ветра.

   - Спасибо тебе, Витек. Иди. И я скоро...

  

10. КРАЖА

Мягко ступая, Витька плыл по освещенному луной пространству. Руки, будто с привязанными к пальцам воздушными шариками, все хотели парить в воздухе, приподнималась голова и расправлялись плечи. Ноги внизу шли сами по себе, и далеко до них, как с крыши заглянуть на плоский асфальт двора.

   "Вот уж счастье", усмехнулся, "борща поел горячего"... Но, видно, пришло время и этому, - тихой радости видеть плоские камни, залитые бледным светом, беленые стены с квадратами черных окон, и, - он задрал голову, рассмеявшись, - ночное небо волшебной черной синевы.

   Обошел темный комочек сброшенного хозяйкой башмака. И остановился. Подумал кадр, что был здесь полчаса назад. Мужская склоненная фигура, из-под руки - согнутые ноги в светлеющих чулках с дырой на ступне, руки, черные, раскинутые по лунным камням. И - узлом снимка, дырой в другое пространство - пещера рта на белом кругляше лица. Справа внизу - равновесно - башмак, как поставленная в конце фразы точка. И, рамкой вокруг людей, смутно-белые на черной синеве неба - стены разной высоты.

   Витька рассмеялся, оглядываясь на покинутую квартиру. Побаивался, что услышит хозяин, но удержаться не мог. Чужое горе, которое вцепилось уже и в него летним плющом, приклеило коготки побегов и стало ввинчиваться под кожу, это горе создало в пространстве луны - шедевр, совершенную картину, никем не увиденную. Но ведь было!

   Он присмотрелся. На месте, где лежала Даша, валялась скомканная косынка, слетевшая с волос. Витька сделал шаг, встал на колени, приближая лицо так близко, будто хотел согреть дыханием тонкую ткань. Увидел кружевце по краю и под платком - резкий черный металл шпильки на круглой спине камня.

   Чуть не ткнулся лбом, когда в голове стала расти скорость, и глаз придвигал картинку все ближе, одновременно пытаясь удержать в кадре вознесенные к небу белые стены с серыми и черными предметами, расчертившими их. Уперся руками и слушал, как щекоча кожу серо-желтым брюхом своим, ворочается по плечу, бедру и пояснице змея.

   - Наконец-то, проснулась, наконец-то!

   И добавил, счастливый:

   - Как же я, без тебя...

   Встал, глазами приказывая предметам и свету, всему миру - ждать, вернусь, - и пошел к себе, вспоминая, где запасные батарейки для камеры, жалея, нет штатива, ну да ладно, сейчас вернется с табуретом, и пусть хоть уши отвалятся от зябкости ночной, попробует, да пусть и не выйдет - все равно снимет и будет снимать, снимать. И больше без камеры - никуда! Утром сразу же в кухню. Неважно, что Дарья Вадимовна, будет, наверно, стесняться после приступа. Ее сказочную кухню надо снять. И на маяк, к фонарю. Потом уедет. Куда угодно, но уже не прятаться, а - жить.

   Распахивая дверь в темноту, прижал руку к груди:

   - Ты больше не засыпай надолго, хорошо?

   Включил свет и пошел к шкафу, куда сунул камеру ночью, отводя Наташу в ванную.

   - Я тебе много покажу, много. Теперь - вместе...

   Камеры не было. Меж двух стопок белья, где Витька устроил для кофра гнездо, - пустота.

   Схватился за распахнутую дверцу. Сунул руку в шкаф, переворачивая аккуратные стопки наглаженных простыней и наволочек. Вывалил на пол и затоптался по белью, заглядывая на другие полки. На простыни полетели цветные салфетки.

   Держа руку у сердца, на голове змеи, осмотрелся. Подоконник с пыльной вазочкой, стол с грязными тарелками, пятнами пепла и одинокой рюмкой, осколки второй на краю.

   Кинулся в спальню, осмотрел старый сервант, поочередно распахивая дверцы. Встал на колени, заглянул под кровать. И сел, комкая рукой не надетые в спешке трусы, валяющиеся среди смятых простыней. Рассмеялся, не зная, как быть. Вскочил, сидеть не мог. Кинулся в угол, где стоял полупустой рюкзак. Перевернул и стоял, глядя на пакетик с запасными батареями на полу. Держал рюкзак с раскрытой пастью пустого нутра в вытянутой руке. И, дернувшись от мысли, раскрыл молнию бокового кармана, в котором паспорт и деньги в бумажнике. Были. Но теперь вот - нету. Пусто.