Втора. Иллюзия жизни. Том 1

На нас с Цыганом никто не обращал внимания. Я пыталась достучаться до командования, но они ноль эмоций, только еще усерднее протирали следы после моих кроссовок (Совсем не армейская обувь. Первые ботинки нам пошили по заказу, когда исполнилось16 лет) Что -то здесь не так,-заподозрила я, и пошла к Мальвине. Мартышка сидела на камне и в такт работы курсантов мотала ногой. И давно эта генеральная уборка продолжается? -спросила я. С утра. Как только Медузу в командирскую палатку пригласили, и она умудрилась испачкать свои бархатные лодочки, которые целую дорогу бережно несла в руках. Я кажется начала догадываться. Сегодня наверно Медузе придётся спать в палатке Нумизмата. (Он даже здесь, на свежем воздухе, вонял своей лабораторией.) А где сама Медуза? -спросила я у третьей. Да там, в столовой, плачет. Я пошла в палатку, рядом с полевой кухней. Службу похоже не тащил никто. Пять человек вертели одну картофелину, один держал острый нож, так они чистили картофель. Рядом стоял прямоугольный чан с нержавейки, больше половины заполненный картофелем, красной соленой рыбой и мороженными куриными окорочками. В углу забилась Медуза и плакала и, если её взгляд случайно касался маленьких, почти балетных туфелек (Зависть всей женской половины обоймы), её плачь переходил в рев. От туфелек, даже отстиранных, пахло Нумизматом и еще чем-то. Я вспомнила, как тайком отдраивала свои кроссовки, в холодном горном ручье, песком, после посещения командирской палатки. Лодочки, конечно, свой вид потеряли. Мне, как женщине, было жаль Медузу. Курсантов в столовой было больше, чем на улице, все были чем-то заняты, кто, чистил, кто мыл, кто скреб, кто стучал колотушкой по бараньей туше. Никто не улыбался и не болтал, все были заняты делом. Я не хотела мешать производственному процессу, махнула на чан и спросила Медузу: -что это будет? Солянка,-ответил шеф –повар. Ко мне начала подкатываться тошнота (Я плохая хозяйка, может быть плохая жена, мать, но я на всю жизнь запомнила рецепт приготовления солянки.) Сегодня я наверно встану на колени перед Кавказцем и Цыганом, попрошусь, чтобы взяли меня к близняшкам. Мой желудок просил сыра, хлеба, лука и бешбармака. Цыган, как всегда, меня не дождался (Отговорка всегда, предположительно одна: потерялся, не нашел, вернулся в расположение своего взвода.) Нашелся он возле Интеграла с Немым. Те уже закончили с маскировкой, и готовили какие-то светильники, для палаток, на основе комбижира. Вонь стояла такая, что даже Нумизмат боялся спускаться с охранной скалы. В конце концов разобрались, наши гении вместо растопленного комбижира, залили в светильники рыбий жир. Благо и тот, и другой, валялись вместе в медицинской аптечке, среди лекарств. Да будет свет, сказал Цыган, и растворился в неопределенном направлении. Ближе к вечеру, двух мужиков направила в столовую, пообедали мы тем, что бог послал. После того, как я рассказала про Медузину солянку, с грязными окорочками и непотрошеной соленой рыбой, в обойме резко возросло количество желающих поголодать. Ребята вскорости прибыли с тушенкой и кучей рыбных консервов, сахара приперли целый ящик. Рафинад. Мартышка прискакала вместе с ними. -Мальвина, где подругу потеряла? -спросила у нее. Ребята вспрыснули в кулаки. -Что я такого смешного сказала,-надавила я командирским голосом. (А, у самой, аж чертики в глазах плясали) Третья вытянулась в струнку и дала исчерпывающий ответ, что девятая, (Боевая подруга) проводит утилизацию оставшихся после обеда продуктов, путем принудительного кормления командного состава Третьей роты, первого учебного полка, имени Че Гевары. Медуза прибыла ближе к отбою. Довольная! Видимо испорченные лодочки того стоили. На следующий день за продуктами пошли все мужики. На складе набрали всего-на неделю, ходить пришлось три раза. Столовую временно закрыли на карантин, из-за дизентерии, сопровождающейся кровавым поносом. Все труды Медузы пошли насмарку. Больше плац с штабной палаткой, никто не отмывал. Легче было все оставить, как есть, и сделать хитрый тактический ход, чтобы запутать врага, перенести штаб роты, без переноса из лазарета командиров, а назначить новых. Верховный главнокомандующий так и сделал. Пока засранцы маскировали старый командный пункт всеми доступными им средствами, а бедные санитары безуспешно бились, очищая желудки засранцев, приступил к работе новый штаб, в который вошли представители всех подразделений. Нашу обойму на столь высоком и уважаемом уровне представлял Интеграл. Это было успешное начало его карьеры. Ох и поиздевался этот карьерист прыщавый надо мной, всласть. К нему надо было подбегать, и за десять шагов подходить строевым шагом, тянуться и отдавать честь. за последнее требование, он схлопотал по морде. (Говорят, что у человека лицо, а у него, после того как стал служить в штабе, появилась морда, штабная морда. В армии говорят-хохла лычка портит.) А в остальном он остался прежним, без особого зазнайства, да и от меня от колебался, после того, как с ним поговорил Немой и Медуза. Последняя припугнула к засранцам Интеграла отправить. Интеграл каждый день бегал к нам в обойму, помогал, чем мог. Цыгана вызывали в штаб постоянно, после того, как он рассказал, про появление курсантов выпускников, в азербайджанском поселке, они закупили несколько бараньих и овечьих шкур и готовили предположительно план– «Хитрость Одиссея». Наш же штаб предложил операцию, назвав её– «Дубина Циклопа». Штаб занялся разработкой и подготовкой операции. Цыган, за это время, изматывал километраж, вокруг охраняемых позиций, надо было не только не пропустить начало боевых действий, но и определить главный удар неприятеля. Два наших зорких стража, день и ночь, не смыкали глаз (Им эта дорога с карьером, наверное, даже во сне снилась.), днем помогал им Нумизмат. Он то и заметил первым, стадо баранов, медленно подымающееся от поселка, в нашем направлении, в сопровождении настоящего чабана, в папахе, черкеске, с буркой и огромным кинжалом, привязанным на боку, подобием офицерской портупеи. Обойма разбежалась по выделенным каждому позиции. В авангарде находилась наша тяжелая артиллерия-Медуза и Немой, девчонки-Стерва с Гюрдой это была группа прикрытия. Нумизмат был единственным и незаменимым пехотинцем, Цыган совмещал разведку и легкую конницу. Вскоре появились на подмогу партизаны, прибежавшие сообщить, про неприятнейшее известие, и требовавшие, чтоб им выдали оружие, чтоб убивать гяуров. Я вместе с Цыганом направила близняшек в штаб, пообещав, что там и выдадут им оружие. Мальвина-это медсанбат, для раненых. Наблюдатели сообщили, что часть баранов начала проявлять несдержанность, при передвижении, все чаше останавливаться и высоко подымать головы, приседая на задних лапах. Более зоркая Гюрда, насчитала десять таких баранов. Десять баранов, одиннадцатый пастух, а где остальные? -подумала я. Похоже, на обманный маневр. Подстава. Бедный Цыган, не успел прибежать, как снова с донесением в штаб. Он боялся, что война закончится без него, так и не начавшись. Все начиналось хорошо, и план противника хорош, и наш штаб приготовил прекрасный план окружения и разгрома врага, с последующим принятием делегации парламентеров, при условии полной и безоговорочной капитуляции, но вмешался его величество случай. Кавказец, мирно охраняющий экскаватор, при приближении странного стада, проявил такую агрессивность, что через некоторое время, в плен уже никого брать не пришлось. Он просто порвал всех ложных баранов, а муляж чабана, привязанный к лошади, ускакал в направлении гор, потеряв картонную голову и кинжал. Кинжал был деревянный, обклеенный фольгой. Война на нашем участке фронта кончилась. Мальвина усердно мазала укусы зеленкой и налаживала пластырь, ей помогал десятый, кормил врага димедролом, и что-то колол от бешенства. Над палаткой с красным крестом стоял мелодичный стон. (Вы слышали, как грузины поют?) «Виктория!!!» -громко прокричал кто-то из победивших. Отреагировала Медуза, она реагировала на все женские имена, произнесенные любым понравившимся ей мужчиной. Надо будет предупредить, чтоб на складе не выдавали ей никаких продуктов,-подумала я-, а то её неадекватное отношение к мужчинам, нам дорого обходится. На десяток покусанных, более пятидесяти засранцев. Пока ложные бараны отвлекали нас, героически приняв собачьи клыки, на свои многострадальные задницы, основная группа выпускников, подло воспользовавшись нашим маленьким триумфом и состраданием, к размазывающему слезы врагу, коварно и скрытно, обойдя наши позиции по флангу, самым непредсказуемым образом, нарушила все планы нашего штаба. Основные силы противника, под прикрытием утреннего тумана, быстро форсировали реку, по возведенному понтону, из перекинутого, с одного берега на другой, бревна, преодолели неприступный горный массив, состоящий из скалы с ласточкиными гнездами, по пути захватив несколько языков, оккупировав огромную часть нашей священной земли, канонизированной бывшими командирами. Эти сволочи, первыми сдались в плен, и несли такую ахинею, что Особый отдел врага, побоялся применять пытки с пристрастием. Все свидетельства были на лицо (вернее на нюх). Везде на плацу, в палатках, в кустах, даже на деревьях, были видны следы канонизации. Птицы… дал заключение особый отдел, и отправили бывших командиров в тыл. Они, толстые, как пингвины, переваливаясь и поддерживая вздувшиеся животы, семенили, мимо нас, к гражданскому поселку. Гюрда со Стервой их только провожали взглядом и комментировали со скалы, про этот, постоянно приседающий с разных сторон дороги вояж. Мы слышали комментаторов, ничего не видели, но нос не обманешь. Хорошо, что по правилам учений, конвоиров не полагалось, а то бы, и они хлебнули бы, всю горечь нашего поражения. Почти вся штабная кавалькада резко засобиралась домой-на свои позиции, что-то им у нас разонравилось. Администрация азербайджанского поселка, по международным каналам, обвинила Генеральный штаб вооруженных сил СССР, в использование, запрещенного международной конвенцией, химического оружия. И послала ноту протеста командиру нашего учебного подразделения, через бакинское партийное руководство. Нота была передана устно по телефону: -Вах, вах, вах уважаемый! Забери своих обезьян…к …матери, а то мы сделаем из тебя такого нехорошего человека, что… (многоточие продолжалось долго.) И наконец была поставлена окончательная жирная точка. Учения были резко свернуты. Командованием учебного центра, в составе наблюдателей-бабы Дуси, Михайловича и других воспитателей ,учитывая мнение незапротоколированных гостей-круглоголовых, неожиданно, возглавляемых Запорожцем с длинным хохолком, нам, по результатам учений, было засчитано поражение, виновницу утечки химического оружия, приведшего к локальному заражению туристической территории, решили публично расстрелять перед строем, потом ее помиловали, до повешения (прокурор-баба Дуся, просила шпицрутены для врага народа.)В конце концов, определились пятью сутками гауптвахты. Обиженные курсанты, Медузу, даже конвоировать отказались. Пришлось ей самой топтать к губе. Все хорошо, что оканчивается хорошо. А мне опять бутерброды таскать. Вторая это не название, вторая-это приговор! Это были последние учения в моей курсантской жизни. Под испытания судьбы, готовились совсем другие учения, но пройдя закалку нашего учебного центра, в дальнейшем нам было легче встречаться с любой непредсказуемой невероятностью. Руководство нас подготовило, как специально, к будущему, ожидавшему нашу страну.