Вторая чеченская

Конец 2001-го и начало 2002-го стали самым жестоким периодом этой войны. «Зачистки» прокатились по Чечне, сметая все на своем пути: людей, коров, одежду, мебель, золото, утварь… Шали, Курчалой, Цоцан-Юрт, Бачи-Юрт, Урус-Мартан, Грозный, опять Шали, опять Курчалой, снова и снова Аргун, Чири-Юрт. Многосуточные блокады, рыдающие женщины, семьи, всеми правдами и неправдами увозящие своих подрастающих сыновей куда угодно, только прочь из Чечни, генерал Молтенской, то бишъ наш командующий Группировкой, в орденах и звездах – и непременно на фоне трупов оказавших сопротивление при «зачистке» – по телевизору, как главный герой нынешнего этапа покорения Чечни, и всякий раз после «зачисток» рапортующий о «значительных успехах» в ловле «боевиков».

С 28 января по 5 февраля 2002 года такая «зачистка» прошла в селе Старые Атаги (двадцать километров от Грозного и десять – от так называемых «Волчьих ворот», входа в Аргунское ущелье на языке военных). Для Старых Атагов она стала «зачисткой» № 20: 20-й с начала второй чеченской войны и 2-й – с начала этого года.

15 тысяч человек (Старые Атаги – одно из самых больших сел Чечни) в 20-й раз оказались заблокированы несколькими кольцами бронетехники не только внутри села, но и поквартально, поулично, подомно… Что творилось внутри?

Салют по Павликам Морозовым

– Я обрадовался, когда нас повели на расстрел. – У Магомеда Идигова, 16-летнего десятиклассника 2-й староатагинской школы, – ясные глаза взрослого человека. При подростковой комплекции и угловатой возрастной нескладности это выглядит парадоксально. Как и то, как спокойно Магомед рассказывает о случившемся, – во время 20-й «зачистки» его пытали электротоком во «временном фильтрационном пункте», организованном на окраине села, наравне со взрослыми арестованными мужчинами. 1 февраля, утром, в самый тяжелый по последствиям день «зачистки», Магомед был арестован у себя дома на улице Нагорной, закинут в военный КамАЗ, как бревно, и потом подвергнут пыткам прямо на глазах у генералов-командиров. Где-то поблизости вроде бы маячил сам генерал Молтенской – по крайней мере, Магомеду так показалось.

– Ты? Обрадовался? А как же родители? Ты подумал о них?

Брови Магомеда по-детски ползут вверх домиком: он все-таки силится не заплакать:

– У других ведь тоже погибают.

Виснет пауза. Рядом стоит отец Магомеда, офицер Советской армии в отставке. Он поминутно разводит руками и повторяет: «Да что же это делается… Я же… сам… в армии… был… За что?»

– Было холодно, – продолжает Магомед. – На несколько часов нас поставили на «стенку» – лицом к стене, руки вверх, ноги расставить. Куртку расстегнули, свитер подняли, вещи стали сзади резать ножом. До тела.

– Зачем?

– Чтоб холоднее было. Все время били. Кто мимо идет – тот колотит чем попало. Потом меня отделили от остальных, положили на землю и за шею таскали по грязи.

– Зачем?

– Просто так. Овчарок привели. Стали натравливать на меня.

– Зачем?

– Чтобы унизить, думаю. Потом повели на допрос. Трое допрашивали. Они не представились. Список показали и говорят: «Кто из них – боевики? Знаешь? Где они лечатся? Кто – врач? У кого спят?»

– А ты?

– Я ответил: «Не знаю».

– А они?

– Спросили: «Помочь тебе?» И стали пытать током – это и значит «помочь». Подсоединят провода и крутят ручку прибора, как телефонный аппарат. Самодельный приборчик, из телефонного аппарата. Чем сильнее крутят, тем больше тока через меня. Во время пытки спрашивали, где мой старший брат ваххабит.

– А он ваххабит?

– Нет. Просто он – старший, ему восемнадцать, и отец отправил его отсюда, чтобы не уничтожили, как многих молодых парней в селе.

– И что вы им отвечали?

– Я молчал.

– А они?

– Опять током.

– Больно было?