Вторая книга. Друзья и Враги. Демоны наших сердец. Том третий. Сердце Принца (СИ)

— Но, даже если он и захочет ударить по этому месту, то, с нами Илина, а это полное табу, девушек до двадцати одного года убивать нельзя ни при каких обстоятельствах! Был случай, когда будущий король Отон III, вышел из положения, взяв на руки свою пятилетнюю дочь. Это, казалось бы, его не красило, но говорят, когда убийцы, а они ведь должны быть благородных, аристократических кровей, уже собирались, что греха таить, просто прирезать Отона, то в комнату к отцу зашла Лейла, со словами: «Папочка, мне не спится!». А он уже на коленях стоял, готовый умереть, вот тогда и взял на руки малышку, — и Отон прижал Илину еще сильнее к себе.

— Но, видимо, это табу уже нарушено, раз снайпер особо не заботился, в кого попасть, стреляя по нам, — Нэй вздрогнул от неожиданности всем телом. Оказаться под прицелом снайпера, оказывается, то еще удовольствие. — Неужели у этой гребаной игры нет правил? Если такие силы задействованы?

Отон пожал плечами и руками развел:

— Правила есть, но, видимо, в этот раз Бонифаций решил их переписать. Стрелок, да еще и снайпер, это, конечно, неожиданно, но вполне соотносится с игрой.

— Это как это?

Отон снова горько усмехнулся:

— Мой отец, ваш дед Урбан, как мы должны знать из истории, не сразу стал Носителем Права. Он тоже сыграл в Тиримису. Дважды, — и засопел носом как ребенок, — Первый раз, правда, до Носителей Права было еще далеко, и эта стычка официально все-таки Тиримису не считалась, отцу было двадцать семь лет, и нас двоих еще и в проекте не было. Как-то отца обложили, а он с другом, как мы с тобой сегодня. Ну в общем, в самый отчаянный момент, друг его Симоне ди Корф, выхватил здоровенный маузер и принимается палить во все стороны! Одиннадцать выстрелов, одиннадцать голов с плеч! Кто остался, разбежались, ну на самом деле, там никого не осталось. Вот с тех пор табу и нарушилось, — вздохнул. — Любопытно, что все считали Урбана первым претендентом на Носителя Права, а прадед ваш, Грегор VI, взял, да и не выбрал его в первый раз! Пришлось отцу доказывать свое право силой. И он выиграл, и без стрелка.

— Жизнь прожить — не поле перейти, — философски проговорил Нэй.

Отон покачал головой и проговорил:

— Но есть причина, по которой Бонифаций вряд ли полезет в канализацию, ну, не сам, конечно. И она перевешивает любое нарушение всяких там табу. Просто-напросто трюмберги этого не поймут. Если мы устроим тут бучу, то я боюсь, что наши замки, что мой Зеленый, что его Голубой, погрязнут в дерьме на несколько месяцев. И примириться с трюмбергами будет очень сложно, если воз…

Нэй прервал Отона на полуслове:

— Точно! — воскликнул Нэй, хлопнув себя по лбу. — Точно! Трюмберги! У меня совсем из головы все вылетело! Отон, ты говоришь, что подземные ходы только в старом Мирминоре?

— Да.

— Но канализация идет ведь под всем Мирминором?

— Да, конечно…

— У кого-нибудь есть фонарик, а то в этом полумраке толком ничего не разглядеть? — проговорил Нэй хлопая себя по карманам. Элли и Артур уговорили его для прибытия в Мир Рошанский сменить его вездесущую жилет-разгрузку — он об этом уже думал и не один раз! — на сиреневый дворянский камзол, а весь остальной багаж и жилет в нем, должны были быть доставлены в Зеленый замок отдельным завозом, и теперь в нем была всего пара карманов, в которых почти ничего не вмещалось. Даже денег не было. Ну, часы его лежали в одном кармане, теперь уже в виде разбитых деталей. И, конечно, для фонарика место не нашлось. Нэй впервые подумал, что фонарик совершенно не нужен — это же Мирминор! Свет, величие, праздник, а не темнота, вонь и канализация.

Илина неожиданно сняла с себя ожерелье, казавшееся жемчужным, и немного смущенно протянула Нэю:

— Вот возьми.

— Что это?

Она провела ладонью по ожерелью, и оно тут же вспыхнуло ярким голубым свечением:

— Обалдеть! — восклицание это, кажется, становилось его любимым для выражения удивления. — И зачем тебе столь дивный свет?

— Я боюсь темноты, — еще более смущаясь, проговорила Илина и тут же добавила: — Когда одна…

— И поэтому ты пугаешь привидения, а не они тебя? — Илина закивала головой. — Спасибо, солнышко, — он поцеловал ее в щеку, надел на себя ожерелье, превратившись во что-то потустороннее, мало походящее на человека, и, видимо, чтобы поддержать ситуацию, проговорил заунывным голосом: — У-у-у. Я ужас, летящий на гребне ночи! У-у-у! — и руками так, как крыльями.

Теперь, кажется, рассмеялись все, и даже Элли сквозь перевязанную челюсть выдала что-то вроде ух-ха-ха, ух-ха-ха, хотя даже это движение причиняло ей боль. Но не посмеяться она просто не могла.