«Я не помню, откуда я появился, но в восточных шахтах оказался благодаря тафгурам. Точнее, был среди них сначала, но меня так никто и не заметил. А потом ощутил себя уже в этих шахтах. Сколько метался, и среди тафгуров тоже, не знаю, может, столетия, а может, только годы, а может, часы или минуты, но не одна голова не была мне мила. Но тут с Бобо столкнулся и рассказал ему про тафгуров, это их самоназвание, хотя они его не любят называют себя когтистыми», — зазвенел Попо.
Ну да об этом, кажется, уже все знали.
Нэй подошел к носилкам, которые оказались выдвинуты через одну секцию, так что он смог встать между ними.
Ну что можно было сказать…
Тафгур справа, которого Бобо назвал крепким, если стоять лицом к холодильникам, был стар. Истинный тафгур, доживший до великого возраста, в котором уважается уже даже не сама сила, а прожитые годы. Тело его уже давно превратилось в мумию, но его древность и мощь чувствовались даже сквозь смерть. Его лицо — или, может, уже морда лица — уже мало походила на человеческое, если, конечно, у тафгуров было что-то человеческое.
Резкие черты лица, выпяченный подбородок, специфические надбровные дуги, которые как бы защищали глаза и уменьшали их визуально. Зубы больше человеческих и острее. Но особо выделяющихся клыков не было. В общем, все, к чему приводит долгое и постоянное обращение из одной телесной структуры в другую. То есть чем чаще тафгур перевоплощался, тем сильнее менялось его тело вне ансортии, тем жёстче становились его черты лица. Так же удлинялись руки и ноги.
Нэй взглянул на Комиса, который был еще человеком и изменения еще его не затронули. Почти не затронули. Руки-то у него были уже жесткие, да и на ногах выдвижные когти появились. А если он продолжит тренировки и перевоплощения, хотя он этого и не хочет, не хотел до нападения на Изабеллу, то лет через пятьдесят ему уже точно не понадобится и обувь. Вон какие у древнего воина — Нэй решил древностью заменить старость — были лохматые ноги. Прямо как у хоббитов! Не у орчей, у них чистые ноги, а именно как у хоббитов. И, конечно, такой ступне обувь была совершенно не нужна.
А вот молодой тафгур на вид выглядел еще человеком, почти как Комис, хотя уже и появились перовые признаки настоящих тафгуров — черты обрели начальную резкость.
И как раз тот тафгур, который напал на Изабеллу, был где-то посередине между этим молодым воином и этим воином из древности.
Хм…
Нэй еще мало знал о тафгурах, но он уже нащупал нить возможностей, но пока не было времени посветить ее изучению. Но кое-что он уже знал, что и помогало ему видеть и изучать.
— А их фляжки сохранились? — было очень любопытно взглянуть на них.
— Да, конечно, — проговорил Бобо, на пару секунд застыл, видимо, что-то вспоминая, потом резко подошел к одному из шкафов, не холодильных, покрутил что-то в замке и еще немного покопавшись в некотором бардаке внутри, выудил из него две двухгорлошковые фляжки. Ну да, без ансортии они представляли мало ценности.
Хотя…
На самом деле они были очень ценными! Даже удивительно.
— Эта блестючая — крепкого, менее потертая — молодого.
Блестючая, как сказал гном, была просто отполирована множеством лет, даже столетий использования! Металл явно нержавейка или… Неужели титан? Нэй даже закашлялся от этого предположения. Нет. Все-таки нет…
— Вы случаем не исследовали металл, из которого фляжка эта сделана блестючая?
Гном пожал плечами и ответил как-то буднично:
— Сталь, но с большим добавлением благородных металлов, почти как воздушный металл Де Вирши. Вот как раз фляга молодого и есть воздушный металл.
Вторая фляжка хоть и пролежала в этом подземелье гномов более сотни лет, выглядела почти как новая, и явно была мало в использовании. Видимо, воин только ее получил и ушел в поход, и в нем сложил свою голову.
Но самое примечательное: на фляжках были выгравированы надписи!
О!
На фляжке молодого было две надписи на двух языках. На ангулемском и на тафке — языке тафгуров. Спасибо Комису за то, что он хорошо учился и прекрасно воспринял знания бабушки Ан. Ну, а Нэй, изучив некоторые воспоминания Комиса, конечно, с его разрешения, сам неплохо стал разбираться в этом языке, точнее, алфавите.
Тафка имела двойной алфавит, общий и личный. И грамматику написания. То есть личный — это имена и обращения к именам, а общий — это все остальное. Поэтому в тафке было сразу понятно, что написано именно Имя, так как любое имя имело смысл и перевод, относящийся уже к общему алфавиту. Ну, например, если прочитать имя молодого тафгура на общем алфавите, то получится, хм… — Находчивый Ветер Севрюги. Полная и совершенно непонятная абракадабра. Но если прочитать личным алфавитом, то получиться уже — Нормух Нур Вирх. Точнее, это восприятие имени именно ангулемским, единым языком. В транскрипции которого и было выгравировано, второй раз, имя именно в такой форме — Нормух Нур Вирх. Что доказывает, что единый язык добрался и до таких затворников, как тафгуры. Ну или мастера, у которых заказывали эти фляжки, действовали в духе и в букве общего языкового закона Ликсии-Каракраса.