Вторая книга сновидений (ЛП)

Он повернулся ко мне спиной только тогда, когда расстояние между нами стало достаточно велико, и исчез за ближайшим поворотом.

Я испустила еще одно рычание. Затем вернулась к двери Генри, уселась на пороге и начала самозабвенно вылизывать лапу. Моя собственная дверь была прямо напротив, но я не чувствовала ни малейшего желания возвращаться, несмотря на усталость.

Каждую ночь меня мучили ужасные кошмары, в которых мистер Снаглз был жив и горько рыдал или я сама пускала корни и превращалась в растение, которое обрезали большими ножницами миссис Спенсер, Флоренс и Грейсон. Здесь, в коридоре, было намного спокойнее, чем в моих снах. И у меня оставалось достаточно времени, чтобы попрактиковаться.

Одним элегантным движением я обвила ягуарий хвост вокруг лап. Чувство вины, стыда и гнева, очевидно, очень хорошо способствует повышению концентрации, во всяком случае, моей. Ягуар был одним из самых простых моих упражнений, наравне с совой-сипухой, а сегодня я смогла превратиться даже в ветер. И долго носилась невидимой по коридорам в полном восторге от себя. Мимо маминой двери («Мэтьюз-Лунный Свет. Антиквариат. Книги для жизни. Часы работы: с полуночи до рассвета») и двери Миа, которая в данный момент охранялась увеличенной версией Фаззи-Ваззи. Это была старая мягкая игрушка Миа, плюшевый кролик, которого она очень любила, когда была маленькой. Он выглядел, как и прежде – с висячими ушами, одним глазом (второй остался в Хайдарабаде) и в выцветшем, когда-то желтом комбинезоне.

К сожалению, кролик не был даже капельку симпатичным, а смотрелся, скорее, жутковато. Гигантский Фаззи-Ваззи сидел возле небесно-голубой лакированной деревянной двери и держал в лапах, как ни странно, пилу-ножовку – возможно, для устрашения. Я внимательно поглядела на него и задумалась, как могу все это видеть: ведь я была ветром – а у ветра, как известно, нет глаз. Лучше бы я этого не делала (в смысле, не думала), так как сила тяжести тут же вернулась, и – шлеп! – я растянулась на полу. Но в любом случае, теперь я знала, что мне это по плечу, и была очень горда. Когда придет Генри, я ему сразу же покажу.

Где он запропастился? Надеюсь, ему никто не мешал спать. В его семье, если у кого-то возникала проблема, всегда первым звали его. И, к сожалению, складывалось впечатление, что проблемы у них возникали именно тогда, когда мы с Генри хотели серьезно поговорить.

Я потянулась и начала точить когти о косяк его двери. Когда так делал Спот, все сразу же вскакивали, чтобы уделить ему внимание.

Генри оставался моим главным утешением на этой неделе. И если честно, единственным. Все остальные смотрели на меня и на Миа – на меня немного больше, чем на Миа, потому что, как кричали мама и Лотти, я «старше, умнее и никогда не должна была этого допустить» – как на прокаженных. Миа утверждала, что в любом случае проделала бы это, даже без меня, и я склонялась к мысли, что она так бы и поступила. Но мама и Лотти, конечно, были правы.

В школе ажиотаж вокруг мистера Снаглза немного поутих, но нас с Миа все еще одаривали злыми взглядами или же разговаривали, как с незнакомцами, чаще всего рассказывая плаксивые истории из серии «Я так давно знал мистера Снаглза». К счастью, Леди Тайна переключилась на другие темы, и Генри заверил меня, что скоро эта история порастет травой.

Для всех, но не для Флоренс.

Она, как и заявляла, отказалась сидеть со мной за одним столом и демонстративно нашла место на другом конце кафе. Конечно, Эмили удалилась вместе с ней, и я не могла сказать, что это меня обеспокоило – наоборот, было прекрасно хоть немного от нее отдохнуть. Жаль только, что и Грейсон больше не сидел с нами.

Поскольку Персефона в связи с последними событиями не определилась, может ли общение со мной негативно сказаться на ее популярности, то поначалу мы с Генри сидели за столиком на обеде одни, но уже в среду к нам присоединились двое парней из баскетбольной команды Генри.

И Артур.

– Кто бы мог подумать? Наша Лив – профессиональный киллер садовой мафии! – сказал он и широко улыбнулся. – Если кто меня спросит, значимость самшита в Англии существенно переоценивают. Не возражаешь, если я сяду? – Это был риторический вопрос, он и так уже сидел.

– Просто у меня есть проблемы с одной магнолией, и если бы кто-нибудь преподал ей урок...

Хотя я ни на секунду не забывала, что передо мной вражеский генерал – коварный, бессовестный Артур – так или иначе, я была ему благодарна за этот жест. Даже Генри, который был совершенно не против сидеть за одним столом с прокаженной, казалось, обрадовался его обществу.

Я не сомневалась, что он не простил бывшему другу множества лжи, не говоря уже о той паршивой выходке на могиле, но когда он сейчас улыбнулся Артуру, я знала, что он думает то же, что и я: это был очень милый жест со стороны Артура. В этой жизни мы больше не могли оставаться друзьями, но, по крайней мере, сейчас заключили своего рода перемирие.