Вторая кожа

Уже тогда переезд из восточного Нью-Йорка в Озон-парк был непростым делом. Оба района были населены хулиганами, мошенниками, бандитами и просто ненормальными людьми, любившими упражняться в стрельбе по живым мишеням. В восточном Нью-Йорке верховодила банда Фултон-Рокавей. Им «принадлежал» кусок территории между Рокавей-авеню и Фултон-стрит к югу от Атлантик-стрит. В районе Озон-парка орудовала другая не менее свирепая группировка парней, вернее сказать, подростков, которые родились в пятидесятых годах и называли себя «святошами». В борьбе с более опытным врагом эти ребята даже создали группы «смертников», участвовавших в каждой уличной разборке. Эти безумцы разъезжали на грузо-пассажирском «форде», обвешанные стальными цепями и огнестрельным оружием разного калибра. Имелись у них и весьма устрашающего вида ножи.

Вот в этой-то наэлектризованной атмосфере и рос Мик. Каждый раз, выходя из дома на улицу, нужно было подумать о собственной безопасности и способе защиты от возможного нападения.

Впрочем, в доме тоже было много конфликтов. Будучи младшим ребенком в семье, а в ней, кроме него, было еще двое старших детей — брат и сестра, которая, впрочем, никогда не принималась в расчет, — Майкл постоянно мучился мыслями об их отце, Джоне. О нем в семье никто не говорил ни слова — ни дядя Альфонс, ни отец Джона дедушка Чезаре, в честь которого был назван старший брат.

Что же произошло с Джонни Леонфорте? Никто не говорил, жив он или умер, сам же Джонни вестей о себе не подавал. В округе о нем ходили такие унизительные и оскорбительные сплетни, что сердце дедушки Чезаре обливалось кровью. Говорили, что отец в семью никогда не вернется. Слухи были самые разные и невероятные, и Мик не знал, чему верить. Однако старый Чезаре всегда стоял на страже чести своей семьи и сына Джона. Старик с еще большим рвением защищал семью, когда видел, что Мик не спешит безоговорочно стать на защиту своего отца.

Дедушка Чезаре был очень высоким и худым. Он обладал настолько острым умом, что это с лихвой восполняло отсутствие в нем физической силы, способной устрашить врага. Старого сицилийца и без того все боялись. Что же касалось дяди Альфонса, то этот огромный и свирепый, как медведь, мужчина часто любил затевать драки просто ради удовольствия избить человека до потери сознания. Чезаре, старший брат Мика, очень хотел быть похожим на дядю, но пока что терпел в драках поражение, ему разбивали нос, и Альфонсу приходилось спешить мальчику на помощь. Такое унижение Чезаре вечно стремился выместить на Мике, который, казалось, был абсолютно не способен на предательство или мелкую месть, что было так характерно для старшего брата.

Названный в честь деда, Чезаре был его любимчиком. Это знали все дома и в округе. В ванной комнате у дяди Альфонса висела плетка, которой он время от времени порол мальчишек, вспоминая, очевидно, о том, как его самого в детстве отец нещадно драл за малейшие проступки.

Оказавшись в такой ситуации, Майк мог выбрать одно из двух — либо полностью подчиниться традиционному семейному воспитанию, принятому у них в доме, и, как это делал Чезаре, почитать память отца, либо взбунтоваться и возненавидеть его за то, что он бросил их с матерью. Трудно сказать, что именно заставило Мика, выбрать второй путь, но к тому времени, когда ему исполнилось четырнадцать, мальчик уже не вспоминал об отце, всей душой привязавшись к дедушке.

Старый Чезаре в своем неизменно черном костюме и мягкой шляпе сильно смахивал на сицилийскую ворону, присевшую на изгородь. Его черные глаза, окруженные сетью мелких морщин, с поразительной и пугающей ясностью смотрели из-под полей его шляпы. Поражали воображение и его огромные квадратной формы руки. Старик обычно восседал за кухонным столом, поставив перед собой стакан минеральной воды и покуривая сигареты, которые он держал между мизинцем и безымянным пальцем правой руки. Пожелтевшая от никотина рука была похожа на когтистую медвежью лапу, особенно когда ложилась на плечо Мика, что бывало частенько. Разговаривая о дорогих его сердцу вещах, дедушка Чезаре оживлялся и, дойдя до кульминационного момента в своем рассказе, начинал жевать во рту сигарету и сжимать плечо Мика с такой силой, что поначалу ему даже становилось страшно.

— Ты молодец, — говаривал дед. — Ты умница, но у тебя мозги иного толка, и это дело не для тебя, понимаешь?

Мик отлично знал, о чем говорил старик, он чувствовал, что дед его искренне любит, и на тот момент этой любви мальчику было достаточно.