Вторая любовь

Стряхнув с рукава руку переводчика, он оскорбленно пронзил взглядом начальника полиции. Тот, кто все еще полагает, что к югу от границы полицейские по старинке заплыли жиром и нерадивы, явно никогда не скрещивал шпаги с Фернандо Давалосом Суньигой. Этот человек оставался одинаково невосприимчив к комплиментам, угрозам и взяткам, и все это, в сочетании с его безупречной, наглаженной и накрахмаленной формой, аккуратно подстриженными усиками, очками в стальной оправе с круглыми стеклами и склонностью в точности следовать букве закона, только усугубляло раздражение и волнение Ханта, вызываемые всем мексиканским.

Что же случилось с тем золотым времечком, гадал он, когда вы могли по крайней мере рассчитывать на абсолютно оцепенелые местные власти, которым всегда можно было дать на лапу, с их вечным manana, manana[19], все способно подождать до manana, но которые тем не менее быстро принимали решение, стоило им заслышать ни с чем не сравнимый хруст зеленых баксов янки?

«Унесены ветром», — сказал себе Хант, незаметно вздыхая. Эта новая порода преданных закону молодых профессионалов, группа, к которой явно принадлежал шеф полиции Суньига, не только доказала, что полиция может быть выше таких вещей, как мелкие поборы и вымогательство, но и не оставляла сомнений, что любая попытка дать взятку будет пресечена в соответствии с законом.

«Чума на всех этих служителей общества!» — про себя выругался Хант, в запале ярости совершенно забывая, что будучи сенатором в Калифорнии, он и сам относится к этой же категории.

— Как я уже многократно говорил вам, — заявил он холодно, медленно произнося слова специально для официального переводчика, хотя зачем тот понадобился, если шеф полиции отлично говорил по-английски, оставалось вне его понимания, — мальчику едва исполнилось четырнадцать.

— Catorce[20], — закончил переводчик.

— Четырнадцать! — подчеркнул Хант, обвиняюще поглядев на начальника полиции.

— Catorce!

Фернандо Давалос Суньига, невозмутимый, хрупкий, утонченный и даже не собирающийся позволить какому-то там хорошо одетому gringo politico[21] влезать в свою вотчину, выпрямился и вежливо предложил Ханту сигарету.

— Спасибо, нет, — отказался тот с брезгливой гримасой.

Пожав плечами, шеф полиции выбрал сигарету в той самой деликатной манере, которая так свойственна многим латиноамериканцам и зажег ее. Он глубоко затянулся, наполняя дымом легкие, и выдохнул.

— Прошу вас, сеньор, — последовал жест рукой, — продолжайте.

Хант улыбнулся, но это была безжалостная улыбка.

— Совершенно очевидно, — холодно заговорил он, — что достаточно только взглянуть на этого ребенка, и каждый здравомыслящий человек поймет, что это не обычный ваш тинэйджер. Господи, — Уинслоу положил одну ладонь на стол и подался вперед, — я уверен, что даже вы слышали о синдроме Дауна[22]!

Шеф Суньига молча курил с каменным выражением лица.

— Бедный ребенок едва может говорить, какие уж тут преступления, в которых его обвиняют! Но не считая всего этого, документ, — Хант помахал бумагой в воздухе и демонстративно бросил ее на стол, — подписанный губернатором штата Оаксака, явно дает указание немедленно освободить Кевина Уитмора. Немедленно!

— Да, сеньор, — Суньига деликатно попыхивал сигаретой, — именно это и сказано.

— Тогда в чем же задержка, ради всего святого?

Шеф полиции выдохнул дым и стряхнул длинный столбик пепла в раковину.

— Как я вам тоже уже несколько раз объяснял, у меня нет выбора, сеньор. Пока я не получу официального уведомления, долг обязывает меня держать мальчика в тюрьме…

— В тюрьме! — с иронией произнес Хант. — Вы называете это зловонное преддверие ада тюрьмой?

Суньига, воплощенное спокойствие, невозмутимо курил.

Сенатор Уинслоу, осознав, что ярость берет над ним верх, сделал глубокий вдох и сосчитал до десяти. Шумел кондиционер, но не настолько громко, чтобы заглушить гудение крупной бабочки, яростно скребущейся и бьющейся сначала об одно закрытое окно, а потом, совершив перелет через комнату, яростно обрушивающейся на другое.

— Послушайте, — спокойно заговорил Хант, — неужели мы не можем разумно со всем этим разобраться? У вас есть копия письма губернатора. Вот она прямо перед вами. Я уверен, что у вас есть полномочия действовать, опираясь на него. Какое еще возможное подтверждение вам требуется?

— Прошу меня простить, сеньор, но известно, что письмо можно подделать. — Прежде чем Хант успел взорваться, шеф Суньига успокоил его движением руки. — Прошу вас, сеньор, не поймите меня превратно. Я не хочу сказать, что этот документ не подлинный. И тем не менее, я провожу в этом кабинете такую политику — ничего не принимать на веру и ничего не брать у третьих лиц.

— И что же нам пока делать? — устало поинтересовался сенатор.

— Единственное, что мы можем, сеньор.

Суньига загасил сигарету в пепельнице-раковине.

— Мы будем ждать, сеньор. Как только копию письма передадут из офиса губернатора сюда, ребенок будет отпущен на попечение родителей.