Вторая мировая. Перезагрузка

Мартин ван Кревельд (Martin van Creveld): «Если исходить из того, что война является продолжением политики, то надо признать, что война является рациональным расширением воли государства, то есть мы имеем дело не с чем иным, как банальным и бессмысленным клише. Более того, если война есть выражение воли государства, это означает, что она не затрагивает другие, иррациональные аспекты и мотивы, влияющие на войну». Согласно Кревельду, Клаузевиц описывает, каковой должна быть природа войны, но никак не реальную ее природу.

Но пока не поступало никаких подтверждений в пользу клаузевицкого постулата в виде ударов молний, гласа с небес («Сего слушайте, в нем истина пребывает!»), мы с вами вольны выбирать. Правда, вряд ли перечисленные Джон Киган, Рассел Уигли, Мартин ван Кревельд или Брюс Кэттон (упомянутый в начале главы) так уж известны, а наш Карл — это Имя, это брэнд, который раскручивали, пиарили два века, в том числе Гитлер и Муссолини с Лениным.

Да-да, и Гитлер, в последний день, в бункере, в своем политическом завещании его помянул (хотя, может, и совсем не к месту):

«… Этим я из глубины моего сердца выражаю благодарность всем вам, как единственное свое желание, чтобы вы, несмотря ни на что, не захотели отказаться от борьбы, но и дальше продолжали ее против врагов отечества, неважно где, верные убеждению великого Клаузевица».

В защиту Клаузевица Питер Парет (Peter Paret) пишет: «… происходит отрыв от исторического контекста, в котором была написана работа, и Клаузевиц выглядит «фрагментарным и противоречивым в своих поисках в силу неразвитости нашего исторического сознания».

Вот именно это добротное описание — «каковой должна быть природа войны» — разве вам не напоминает знаменитое толстовское описание предаустерлицкого военного совета?

Вейротер диктует пространную и гениальную диспозицию: «Дер эрсте колонне маршрирен… цвайтише колонне маршрирен…» — и Наполеон гарантированно уничтожается. Тут следует чье-то робкое замечание, что одно только выдвижение французов вперед на Праценовские высоты сразу же изменит исход битвы — ровно на противоположный. Вейротер изумленно смотрит на дилетанта: «Нет, такого выдвижения не предполагается».

Мишель Гендель (Michael Handel) и еще целый сонм ученых утверждают: «… изменились не наши интерпретации, а сама природа войны… наши трудности в понимании Клаузевица связаны с тем, что мы живем в реальности, которая качественно отличается от той, в которой жил и работал он».

Что и говорить, в «реальности, в которой жил» Клаузевиц, не было СС, газовых камер, печей и всего прочего. Однако фактически, он, Клаузевиц, ведь тоже участвовал в Большой Войне, «Большой» — в смысле определения, предлагаемого в этой книге, в войне из тех, что сама берет на себя командование — и участвовал, подчеркнем, весьма достойно. Как офицеру Клаузевицу Россия может быть благодарна за один существенный эпизод. В 1812 году забитая, запуганная Пруссия была вынуждена выставить и подчинить Наполеону целый корпус, который воевал с нами на рижском направлении. И офицер российской службы Клаузевиц, вступив в переговоры с прусским корпусным командующим генералом Йорком, поспособствовал его переходу на нашу сторону (правда, случилось это в период… когда Наполеон уже давно держал в кармане яд, на случай плена)…

Но в манерах и нравах участников той Большой Войны (с Наполеоном), было еще много от влияния гуманистов, рыцарства… от того же Туго Гроция. И те элементы новизны, тотальности, что потом так разовьются в войнах XX века — их Клаузевиц не разглядел.

Но вот мы вспомнили Аустерлицкий военный совет и толстовский сарказм по поводу «Дер эрсте колонне маршрирен», и уже трудно заставить себя отложить взятую для сверки цитат «Войну и мир». А ведь на страницах гениального романа, между прочим, Клаузевиц и самолично появлялся. Правда, один раз и мигом, но что это за миг…

В ночь перед Бородинской битвой… Пьер Безухов подошел к князю Андрею Болконскому и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:

— Война (Дер криг….) должна быть перенесена в пространство (им Раум). Это воззрение я не могу достаточно восхвалить, — говорил один.

— О да (О, йа…)

— О, йа…