Танковые части маршала Конева стремительно наступали по направлению к реке Шпрее южнее Котбуса, чтобы переправиться раньше, чем немцы успеют организовать на этом участке оборону. Генерал Рыбалко находился со своей головной бригадой и не хотел тратить время на подвоз понтонов. Он просто приказал первому танку въехать прямо в Шпрее, которая в этом месте имеет ширину около пятидесяти метров. Вода поднялась выше гусениц, но ниже водительского люка. Он проехал, а за ним, колонной по одному, двинулась вся бригада, не обращая внимания на пули, барабанящие по броне. В этом районе у немцев не было противотанковых орудий. Дорога к Генштабу сухопутных войск вермахта в Цоссене была открыта.
Офицеры штаба в Цоссене ничего не знали о прорыве советских танков. Их внимание все еще было приковано к Зееловским высотам, куда генерал-полковник Готхард Хайнрици бросил свой единственный резерв – III танковый корпус СС под командованием обергруппенфюрера Феликса Штайнера. В его состав входила 11-я дивизия СС
К утру 18 апреля битва на Зееловских высотах достигла еще большего накала. Жуков узнал от Сталина, что танковые армии Конева прорываются к Берлину, и если его Первый Белорусский фронт не прорвет немецкую оборону в ближайшее время, то он прикажет Рокоссовскому на севере повернуть Второй Белорусский фронт тоже на Берлин. Это было пустой угрозой, поскольку войска Рокоссовского так запаздывали, что не смогли бы переправиться через Одер раньше, чем 20 апреля. Жуков в отчаянии приказывал наступать и наступать. Поздним утром советские войска, наконец, прорвали немецкую оборону. Одна из танковых бригад Катукова вышла на
В этот день войска маршала Конева немцы побеспокоили только на южном фланге 52-й армии атакой сил генерал-фельдмаршала Шернера. Это была поспешная, плохо подготовленная атака, которую части 52-й армии с легкостью отбили. Две танковые армии Конева тем временем смогли продвинуться на 35–45 км по направлению к Берлину. Он бы порадовался еще больше, если бы знал, какой хаос царил в Берлине, где высшее нацистское руководство постоянно вмешивалось в деятельность военных, пытавшихся организовать оборону города.
Геббельс, рейхкомиссар по обороне Берлина, пытался войти в роль военачальника. Он приказал, чтобы все части фольксштурма, находящиеся в городе, выдвинулись и создали новую линию обороны в пригородах Берлина. Командующий берлинским гарнизоном пришел в ужас от такого приказа и начал протестовать. Он не знал, что именно этого втайне хотели как Альберт Шпеер, так и генерал Хайнрици, желающие избежать разрушения города. К генералу Гельмуту Вейдлингу, командиру LVI танкового корпуса, в самый разгар боя прибыли Риббентроп и Артур Аксман, глава гитлерюгенда, который стал предлагать прислать еще своих юнцов с фаустпатронами. Вейдлинг попытался убедить его воздержаться от того, чтобы «жертвовать детьми ради совсем безнадежного дела».
Приближение Красной Армии усиливало кровожадность нацистского режима. В этот день были обезглавлены еще тридцать политзаключенных в тюрьме Плетцензее. В центре города эсэсовские патрули больше не арестовывали подозреваемых в дезертирстве, а тут же вешали их на фонарных столбах с соответствующей табличкой на шее. Такие обвинения со стороны СС были по меньшей мере лицемерными. В то время как их патрули казнили армейских дезертиров и даже членов гитлерюгенда, Генрих Гиммлер и высшие офицеры СС в тайне планировали вывести свои войска из боя и перебросить их в Данию.
19 апреля Девятая немецкая армия, расколотая на три части, начала отступать к Берлину. Женщины и девушки, проживающие в этом прифронтовом районе, напуганные тем, что их ожидает, умоляли солдат взять их с собой. 1-я гвардейская танковая армия при поддержке частей 8-й гвардейской армии Чуйкова подошла к Мюнхебергу, продвигаясь по