Вторая Мировая война

В германской столице посол В. Деканозов приложил много сил, чтобы встретиться с Риббентропом во второй половине дня 21 июня. Он многократно звонил на Вильгельмштрассе с целью договориться о встрече с рейхсминистром - из Кремля ему было поручено вручить еще один протест по поводу нарушения немцами воздушного пространства СССР. Ему отвечали, что министр находится за пределами Берлина. Наконец, последовало сообщение, что Риббентроп примет его в два часа ночи 22 июня. Деканозов прибыл в точно назначенный час. В огромном кабинете рейхсминистра полоса узорчатого паркета вела к затерявшемуся в углу столу. Бронзовые статуэтки стояли у стен. Его встретил Риббентроп, который, по словам переводчика Шмидта, «никогда еще не был таким взволнованным». Шмидт вспоминает: «Он ходил по своему кабинету взад и вперед как загнанное животное… Вошел Деканозов и, ничего не подозревая, протянул свою руку Риббентропу. Мы расселись, и Деканозов приступил к порученным ему вопросам, нуждавшимся в разъяснении. Но как только он начал, Риббентроп с каменным выражением лица прервал его словами: «Сейчас это не вопрос». Переводчик Бережков отметил, что «лицо Риббентропа опухло и покраснело, глаза стали тусклыми и невыразительными». Бережков подумал о действии алкоголя.

Риббентроп вручил послу копию документа, который в это время Шуленбург читал Молотову. В настоящий момент, сбивчиво сказал Риббентроп, германские войска предпринимают «военные контрмеры» на советской границе. «Враждебное отношение Советского правительства и концентрация советских войск на восточной границе Германии, представляющая серьезную угрозу, вынудили правительство Третьего рейха предпринять военные контрмеры». Затем министр неожиданно быстро встал и проговорил о поручении фюрера - он «поручил мне официально проинформировать вас о предпринятых нами оборонительных мерах».

Как пишет Шмидт, пораженный посол довольно быстро пришел в себя и выразил «глубокое сожаление» по поводу происходящего: «Вы пожалеете о том, что совершили это разбойное нападение на Советский Союз. Вы за это дорого заплатите». Возложив ответственность на Германию, он «поднялся, поклонился и покинул комнату, не пожав руки». Провожая посла, Риббентроп шептал: «Я был против этого нападения». У советского посольства на Унтер-ден-Линден войска СС уже оцепили комплекс посольских зданий. Все телефонные линии были отключены. Радио же Москвы передавало обычные мирные вести. Офицеры НКВД и ГРУ на верхнем этаже посольства за тяжелой бронированной печью жгли в специальных печах секретные документы.

Впрочем, и здесь нацизм остался верен себе. Канонада на советской границе началась за полчаса до предъявления германской ноты в обеих столицах. Получив германскую декларацию, Молотов поспешил в расположенный в Кремле неподалеку кабинет Сталина, где на него обратились взоры всех членов политбюро. Сталин опустился на стул, словно силы покинули его. Похоже, на этот раз мастера психологической интриги обошли. В своем дневнике генерал-полковник Гальдер пишет, что «русские попросили Японию быть посредником в политических и экономических отношениях между Россией и Германией».

Последняя интрига Кремля была феерической. Сталин, так долго ждавший немецкого ультиматума, решил сам проявить инициативу. Вместе с Берией и Молотовым он обсудил возможность повторения Брест-Литовска в новых очертаниях: отдать Германии значительную часть Украины, Белоруссии и всю Прибалтику. Посредником попросили быть вызванного в Кремль посла Болгарии И. Стоянова. Тот оказался большим оптимистом, чем его собеседники: «Даже если вам придется отступить до Урала, вы все равно в конце концов победите». И только когда это последнее дипломатическое усилие не дало результатов, на войну в Москве стали смотреть как на неотвратимое историческое испытание. Только когда стало окончательно ясно, что попытки восстановить статус кво анте беллум бессмысленны, советское правительство объявило о нападении Германии.