Среди тех, кто оказался на пути колоссальной советской военной машины, было девятимиллионное население Венгрии – страны, где популярна мрачная шутка: дескать, мы героически проиграли все войны, которые вели на протяжении 500 лет. Теперь же венгров ожидала расплата за поддержку проигрывающей стороны в самом ужасном конфликте в истории. В начале декабря 1944 г. под ослабевающим огнем оборонявшихся русские форсировали Дунай, как всегда, не считаясь с потерями. Венгерский гусар долго разглядывал тела погибших, сваленные кучами на берегу реки, а затем, потрясенный, повернулся к офицеру и спросил: «Господин лейтенант, если они так обращаются со своими солдатами, что они делают с противником?»1
После одной из атак Красной армии к северу от Будапешта обороняющиеся сняли с колючей проволоки корчащееся тело.«Обритый наголо юный новобранец с монгольскими скулами лежит на спине, – записал один венгр. – Шевелятся только его губы. У него полностью оторваны ноги и по локоть – руки. Культи облеплены толстым слоем земли, смешанной с кровью и сгнившими листьями. Я наклоняюсь к нему совсем близко. “Будапешт… Будапешт…” – шепчет он в агонии… Может, ему мерещится город с богатыми трофеями и красивыми женщинами… И вдруг, к собственному удивлению, я достаю пистолет, приставляю его к виску умирающего и нажимаю на курок»2
.Вскоре венгерская столица оказалась в центре одного из самых ожесточенных сражений войны, которое было едва замечено на Западе, потому что совпало сначала с наступлением Гитлера на Арденны, а затем с массированным наступлением русских севернее. В последние дни декабря, несмотря на глубокий снег, Второй Украинский фронт маршала Родиона Малиновского сомкнул кольцо вокруг города. Путч, организованный нацистами, сорвал попытку венгерского правительства сдаться Сталину. В результате страна оказалась в руках фашистского режима, пользующегося поддержкой вооруженного ополчения венгерской экстремистской партии «Скрещенные стрелы». Войска гарнизона сражались на стороне Германии, хотя непрерывный поток дезертиров свидетельствовал о стремительном падении боевого духа войск.
Любопытно, что гражданское население оставалось совершенно не осведомленным о надвигающейся катастрофе: театры и кино в Будапеште не закрывались до Нового года. 23 декабря, когда в оперном театре шла «Аида», на авансцену перед опущенным занавесом вышел актер, одетый в солдатское обмундирование. Он передал поздравления с фронта зрителями в полупустом партере, выразил удовлетворение тем, что все ведут себя спокойнее и оптимистичнее, чем несколько недель назад, а затем, как вспоминал один из зрителей, «обещал, что Будапешт останется венгерским и что нашей чудесной столице нечего бояться»3
. Семьи украшали рождественские елки «отражателями»: серебристыми полосками фольги, которые сбрасывались с британских и американских бомбардировщиков для помех немецким радарам. Из миллиона жителей города многие проигнорировали неминуемую угрозу и не воспользовались возможностью бегства на Запад. Некоторые с нетерпением ждали момента, когда можно будет приветствовать русских освободителей. Слушая приближающуюся канонаду артиллерии Малиновского, либеральный политический деятель Имре Чечи писал: «Это самая красивая рождественская музыка. Неужели нас скоро освободят? Да поможет нам Бог, и да настанет конец правлению этих бандитов»4.Сталин приказал взять Будапешт и сначала надеялся сделать это без боя: даже когда русские почти закончили окружение столицы, они оставили открытым коридор на западе для отхода гарнизона. Немецкий командующий фронтом хотел оставить город; Гитлер, с присущим ему фанатизмом, настаивал, чтобы город обороняли до последнего. На позициях оставались примерно 50 000 немецких и 45 000 венгерских солдат, с самого начала понимавших, что их положение безнадежно. Один артиллерийский дивизион был укомплектован украинцами в польском обмундировании с немецкими знаками различия. О бронекавалерийской дивизии СС говорили, что ее личный состав «полностью деморализован», а три венгерских полка полиции СС считались «крайне ненадежными». Генерал Карл Пфеффер-Вильденбрух, командовавший германскими войсками, не выходил из бункера шесть недель, а его вид выражал безграничное уныние. Одному венгерскому генералу настолько опротивели бесчисленные случаи дезертирства своих солдат, что он надменно заявил, что «не собирается жертвовать своей военной карьерой»5
, и устранился от командования, сказавшись больным.