Вторая мировая война. (Часть II, тома 3-4)

30 июня 1943 года в Гилд-Холле[75] я воспользовался предоставленным мне словом и заявил:

«Мы, Объединенные Нации, требуем от нацистской, фашистской и японской тирании безоговорочной капитуляции. Под этим мы подразумеваем, что их воля к сопротивлению должна быть полностью сломлена и что они должны целиком отдать себя на нашу милость и правосудие. Это означает также, что мы должны принять все дальновидные меры, необходимые для того, чтобы не допустить повторения их заговоров и свирепых агрессий, которые могут снова потрясти, разрушить и омрачить мир. Это не означает и никогда не может означать, что мы запятнаем свое победоносное оружие бесчеловечностью или просто жаждой мщения или что мы не собираемся создать такой порядок, при котором все ответвления человеческой семьи смогут надеяться на «жизнь, свободу и стремление к счастью», как это прекрасно сказано в американской Декларации независимости».

24 декабря 1943 года президент Рузвельт также заявил:

«Объединенные Нации не собираются поработить немецкий народ, Мы хотим, чтобы он получил нормальные возможности мирно развиваться в качестве полезного и уважаемого члена европейской семьи. Но мы, безусловно, подчеркиваем слово «уважаемый», ибо мы намереваемся освободить его раз и навсегда от нацизма и прусского милитаризма и от фантастического и катастрофического представления, будто он является «расой господ».

Основной причиной, побуждавшей меня всегда возражать против иного заявления об условиях мира, на чем так часто настаивали, было то, что заявление о фактических условиях, на которых будут настаивать три великих союзника и на которых они будут общественным мнением вынуждены настаивать, было бы гораздо более обескураживающим для всякого движения в пользу мира в Германии, чем расплывчатый термин «безоговорочная капитуляция». Я помню, что было предпринято несколько попыток выработать проект условий мира, которые учитывали бы гнев завоевателей в отношении Германии. Они выглядели так ужасно, будучи изложены на бумаге, и настолько превосходили то, что было сделано в действительности, что их опубликование лишь стимулировало бы сопротивление немцев. Было достаточно зафиксировать их на бумаге, чтобы тут же отказаться от этой идеи.

По этому поводу я представил своим коллегам памятную записку 14 января 1944 года, сразу же после того, как русские разъяснили нам свою позицию в Тегеране.