Сталин утверждал также, что у Польши, в отличие от Англии и Соединенных Штатов, имеются общие границы с Советским Союзом. Ее безопасность имеет для России такое же важное значение, как безопасность Бельгии и Греции для Англии. Советский Союз имеет право добиваться дружественного правительства в Польше и никогда не сможет одобрить существование враждебного правительства. "Нас к этому обязывает, -- писал он, -- помимо всего прочего, кровь советского народа, обильно пролитая на полях Польши во имя ее освобождения. Я не знаю, было ли создано в Греции подлинно представительное правительство и является ли правительство Бельгии действительно демократическим". С Советским Союзом не советовались при создании этих правительств, и он не претендовал на право вмешиваться, "ибо понимает все значение Бельгии и Греции для безопасности Великобритании". Если бы Соединенные Штаты и Англия договорились заранее о Польше, в которой СССР особенно заинтересован, то это поставило бы СССР в нетерпимое положение. Сталин поблагодарил меня за пересылку заявления Миколайчика по поводу восточных границ Польши и обещал посоветовать временному польскому правительству отказаться от своих возражений против приглашения его для консультаций.
"Все, что требуется сейчас, -- писал в заключение Сталин, -- это принять югославский прецедент за образец для Польши".
* * *
29 апреля я изложил все дело Сталину:
"... Вы говорите о принятии "югославского прецедента в качестве образца для Польши"... Я должен сразу сказать Вам, что эти два случая совершенно различны. В случае с Польшей три державы договорились относительно того, какие меры мы должны принять для организации нового правительства. Это должно быть сделано посредством консультаций в присутствии Комиссии между представителями Правительства Берута и польскими демократическими деятелями из Польши и из-за границы. В случае с Югославией не было ничего похожего...
... Я не высказывал каких-либо жалоб или комментариев относительно всего этого и как в Ялте, так и в других случаях молчаливо соглашался с решением, которое было достигнуто в Югославии. Я не выражаю недовольства и сейчас любой акцией, предпринятой Вами в Югославии, несмотря на все мои опасения, и я надеюсь, что все пройдет гладко и сделает югославов процветающим и свободным народом, дружественным как в отношении России, так и в отношении нас самих.
... Мы не могли бы, однако, принять "югославский пример" в качестве руководящего принципа в отношении того, что должно произойти в Польше. Ни мы, ни американцы не имеем каких-либо военных или особых интересов в Польше. Все, к чему мы стремимся в материальных вопросах, должно быть рассмотрено соответствующим образом между дружественными государствами. Все мы здесь потрясены тем, что Вы предположили, что мы могли бы работать над созданием польского правительства, враждебного СССР. Это прямо противоположно нашей политике. Но ведь Польша была страной, из-за которой в 1939 году англичане вступили в войну с Германией.
Обращение нацистов с Польшей для нас символизировало гитлеровскую низость и низменную страсть к завоеваниям, к порабощению, и вторжение Гитлера в Польшу послужило искрой, которая привела к взрыву. Британский народ вступает в войны не по расчету, как это иногда думают, а побуждаемый чувством. Британский народ чувствовал -- и это чувство возросло с годами, -что Гитлер со всеми своими посягательствами, проводя подготовку к войне, представлял угрозу для нашей страны и для свобод, которые мы ценим в Европе, и когда после Мюнхена он столь позорно нарушил свое слово в отношении Чехословакии, то даже крайне миролюбивый Чемберлен дал Польше наши гарантии против Гитлера. Когда же германское вторжение в Польшу повлекло за собой выполнение этих гарантий, весь народ вступил в войну против Гитлера, хотя мы были неподготовленными. В сердцах людей зажегся огонь, подобный тому, которым был объят Ваш народ в благородной защите своей страны от вероломного, жестокого и -- как это одно время казалось -- почти сокрушительного германского нападения...