Вторая невеста

– Мы почти пришли, я живу в этом доме, – Полина махнула рукой на многоэтажку в конце улицы. – Спасибо за ужин.

– Это вам спасибо, Полина. Можно, я вам позвоню?

Он намеренно не добавил, что у него могут быть к ней еще вопросы – она ему очень понравилась, и он не хотел, чтобы Полина чувствовала себя обязанной встречаться с ним и отвечать на его расспросы. Федор слегка запутался в собственных мыслях относительно того, почему не сказал о необходимости новой встречи.

– Знаете, Федор, давайте я возьму ваш телефон и позвоню сама, если что-нибудь вспомню.

Она, улыбаясь, смотрела на Федора, и тот восхитился, как красиво Полина дала ему понять, что… не нужно . Не надо звонить, приглашать ее на ужин, поить вином… И дом показала лишь издалека. Кстати…

– Можно пригласить вас на ужин? – спросил он.

Полина рассмеялась.

– Вам понравилось жаркое в горшочках?

– Очень! В следующий раз мы можем пойти в «Белую сову» или «Прадо»… Хотите?

– Я позвоню вам, Федор. Может, вы узнаете что-то об Алине.

Он вдруг притянул Полину к себе и поцеловал в щеку, ощутив запах ее волос и кожи, нежный, теплый, чуть пряный…

Он стоял и смотрел ей вслед, уверяя себя, что действует исключительно из соображений безопасности – время позднее, район довольно глухой. Это была не вся правда – ему было приятно смотреть на нее…

И имя необыкновенное… Полина! По-ли-на… несовременное, старомодное. Он возвращался домой, засунув руки в брюки, и думал. Лучше всего ему думалось во время ходьбы. До его дома было далеко, он живет на противоположном конце города, уже почти ночь, они просидели в этом… как его, «Детинце»… часа три, четыре! Ого!.. Какая славная девушка! Не кривляется. Не красится. Не употребляет словечек… ненормативных. Он поймал себя на том, что улыбается во весь рот. Необыкновенная девушка.

Вместо того чтобы думать об исчезнувшей невесте, Федор размышлял о месте женщины в жизни философа. С одной стороны, философия – это наука о смысле бытия в спокойной обстановке… кипарисовой роще, на берегу моря, и ничего отвлекающего в виде крикливых женщин и сопливых детей, а также толпы. Аскетизм – пожалуй, но в разумных пределах. Философ неторопливо шествует в окружении почтительно и трепетно внимающих его слову учеников, адептов… Тут Федор вспомнил своих студентов и вздохнул.

А с другой, ведь встречаются женщины, как бы это выразиться, оставляющие след! Они проходят мимо, проплывают, как каравеллы в белом сиянии парусов, а ты как дурак стоишь и смотришь им вслед…

«Смотри, какой умный!» – сказал бы реалист-капитан Коля Астахов.

«У тебя, Федя, заниженная самооценка, – поспешил бы на выручку добрый Савелий Зотов. – И совершенно напрасно!»

«Да разве я о себе, я вообще о человечестве с точки зрения философии и вечности», – махнул бы рукой Федор.