Вторая невеста

— Откуда? Я ничего о нем не знаю. Мы даже поговорить не смогли. Он ненавидит меня, он никогда не простит, он считает, что я предала его. Может, Сережа… Он знает его друзей. Хотя Максим почти порвал с ним, звонит лишь иногда, просит денег. Сережа даже не знал, что Максим поет в «Сове». Мне рассказал о Стелле Виталий Щанский — говорит, видел на вашей выставке местную знаменитость, уникального и загадочного Максима Тура. Меня всю затрясло — я была в ужасе, что он узнает о моей семье. Теперь, наверное, ничего утаить не удастся. Лучше бы я не приезжала!

Они сидели молча. Майя уже не плакала. Вид у нее был опустошенный. Она сидела, поникнув, сгорбившись, и напоминала Федору птицу с перебитым крылом.

И он сказал то, что собирался с самого начала:

— Я думаю, Майя, что вам… — Он хотел сказать: «Грозит опасность», — но передумал, не желая ее пугать, и произнес: — Нужно быть осторожнее. Вы и сами это понимаете.

Она кивнула.

…Они долго бродили по парку, вышли к реке. Река лениво сверкала на солнце, блики и игра света завораживали — если долго смотреть на них, начинает клонить в сон. Здесь пахло мокрым песком, немного болотцем — тем особым «речным» запахом, который рождает ностальгию и неясные воспоминания о детстве. К нему, впрочем, примешивался смрад горелого мяса, крики и шлепки ладоней по мячу — невдалеке находился городской пляж. Они, не сговариваясь, свернули прочь от пляжа.

Майя пробормотала:

— Всегда боялась толпы, она как дикое животное, никогда не знаешь, чего ждать… — Она поежилась.

Федор промолчал. Майя оступилась, он подхватил ее. Она подняла к нему лицо, и…

Они целовались как тогда, ночью, неистово, жадно — словно томимые жаждой, захлебываясь, пили из ядовитого источника. Майя, слабо застонав, опустилась на траву, не разнимая объятий, не отпуская его… С закрытыми глазами…

Потревоженная трава оглушительно благоухала, и этот мощный зеленый запах подстегивал желание.

— Иди ко мне… — шепнула она. — Иди…

И тут Федор вдруг вспомнил, увидел женщину в черной шали, которая бежала через лунную поляну к другому мужчине.

Она, чуткая, уловила перемену и спросила:

— Что? — И уставилась ему в лицо своими светлыми глазами. — Что? Я тебе не нравлюсь? Ты… ты… почему?

В голосе ее звучали недоумение и обида.

— Майя, ты мне очень нравишься…

— Но?.. — продолжила она фразу, напряженно всматриваясь в его лицо.

— Не знаю… — Он не посмел сказать ей, что видел ее на поляне той ночью. — Я дорожу нашими отношениями, поверь, ты необыкновенная женщина, и ты не можешь не видеть, как ты мне нравишься…

— Тогда что? Ты… нездоров?

Федор побагровел.

— Я знаю, иногда это случается, это ничего, — сказала она поспешно. — У тебя никого нет?

Федор выдавил мертворожденное «нет», ругая себя последними словами. Ситуация зашла в тупик и становилась безвыходной. Он боялся обидеть Майю, такую хрупкую, неблагополучную, испуганную, которой досталось в жизни всякого. Он испытывал к ней жалость, но, получается, одной жалости мало. Кроме того, был еще Сережа из гостевого домика.

Он помог ей подняться. До выхода из парка никто из них не проронил ни слова.

Она позвонила Сереже и попросила приехать за ней. Федор предложил отвезти ее домой, но она отказалась.

Сергей приехал через сорок минут, и все это время они просидели на скамейке молча. Прощаясь, Майя слабо улыбнулась ему и кивнула, а Ермак подмигнул с видом заговорщика. Как расценить его подмигивание, Федор не знал. Как то, что их обоих интересует одна женщина и он вполне допускает, что Майя и Федор… гм… и не имеет ничего против? Об этом Алексееву думать не хотелось, несмотря на то, что был он человеком вполне широких взглядов.

Раздраженный, недовольный собой, что случалось с ним крайне редко, Федор позвонил Астахову и потребовал объяснений по поводу обыска у Майи.

Капитан был тоже раздражен — разбитую машину ему пообещали вернуть из мастерской не раньше, чем через две недели — в лучшем случае, и поэтому заорал с места в карьер:

— Ты, Алексеев, определись, где ты и с кем, понял? Какой, к черту, обыск? Ты забыл, какой бывает обыск? Что, пожалел капиталистку? Нажаловалась? А девчонок убитых не жалко? Да я этого подонка из-под земли достану, пока он еще кого-нибудь не замочил! Подумаешь, пару вопросов ей задали! Трагедия! С такой родословной… я бы вообще заткнулся! За братишку оскорбилась, абсурдистка !

— Да откуда ты знаешь, что это он? — заорал в ответ Федор исключительно из духа противоречия.

«Абсурдистка»! Красиво! Нужно отдать должное капитану — придуманное им словечко точно передает стиль художницы, не мог не признать Федор, а как термин — ничуть не хуже других.

— Мне плевать, он или не он!! — Голос капитана взвился птицей. — Суд решит! А мне надо найти этого психа, понял? И я пойду на все, понял? Я… я… пропущу их всех через сито, понял? — Капитан даже стал заикаться от избытка чувств. — Подумаешь, обыск! А ты… ты правильно сделал, что свалил от нас, философ гребаный! Тебе только сопли истеричным дамочкам вытирать! Таким у нас не место! Не понимаю, что ты в ней нашел?

Он кричал еще что-то обидное, но возмущенный Федор рявкнул: