Вторая очень страшная история

Покинув туалет, Наташа вновь не пожелала стать очевидицей моих взлетов под потолок, а куда-то загадочно скрылась. Острое чутье подсказало мне: она не хотела делить меня со всеми другими. Или, может быть, я выдавал желаемое за действительное? Так ведь всегда бывает: в час твоего взлета любимое существо отсутствует, а в миг падения, наоборот, оно тут как тут.

О, сколь часто жизнь, насмехаясь, показывает нам вместо глаз любимого существа его спину!..

Мысленно я плыл на руках дольше, чем было на самом деле. И неизменно испытывая при этом чувство законной гордости… Это продолжалось потом даже ночью, во сне. И наконец опустился, но не на землю, не на пол, а… в президиум. И это случилось уже наяву!

Учительница Мура открыла собрание на тему «Встреча, которая могла и не состояться». То есть она намекнула, что все мы были обречены на судьбу пленников «старой дачи» и могли не вернуться в родную школу, которая прямо на наших глазах становилась если не образцово-показательной, то, во всяком случае, детективно известной. Мура подчеркнула, что, если бы не я, школа и родители могли бы уже не увидеть лиц многих своих юных воспитанников и любимцев. Пострадавшие, как известно, всегда становятся особенно дорогими. Поэтому в любимцы попали и круглая отличница Валя Миронова, и Генка Рыжиков по прозвищу Покойник, который был не менее «круглым» троечником, что, по Генкиным словам, сближало его с классиками русской литературы. В любимцы попал и добрый силач Принц Датский, и, естественно, Наташа Кулагина (а все естественное я, вслед за ней, уважал). Она была любимицей не только школы, но и моей персонально. Все стали Муре одинаково дороги, потому что могли погибнуть. Далее она сравнила меня с Данко, со спасителями затертого некогда во льдах ледокола «Седов» и даже с Иваном Сусаниным (хотя он, как известно, «завел», а я «вывел»).

В этот момент мой взгляд споткнулся на девятом месте в девятом ряду… Говорят, Бог троицу любит… А в цифре девять — целых три тройки. Нет, недаром Наташа сидела именно в этом ряду и на этом именно месте. Она сидела, гордясь мною внутренне, поскольку на лице этого написано не было. Так вот где она скрывалась… Или, вернее — так мне хотелось думать! — поспешила занять место, предвидя, что зал будет забит до отказа. Она услышала и про Данко, и про ледокол «Седов», и про Сусанина.

Мура же продолжала захлебываться и чуть было вовсе не захлебнулась от гордости за меня. Я чувствовал, что помимо воли выпрямляюсь на своем стуле в центре президиума и как бы все более возвышаюсь над жизнью и ее событиями, которые стали казаться мне сплошной суетой. А зал уже был не просто внизу, а даже окутался дымкой, смазавшей и вроде бы обезличившей все лица. Кроме, разумеется, одного…

О, как быстро слава затуманивает нам взор! И только любовь способна оказать ей достойное сопротивление.

Мура меж тем продолжала напускать туман, который уже мешал мне ориентироваться в пространстве.

— Конечно, нашего с вами Алика Деткина вдохновляла, я думаю, и самая… — Мура понизила голос и хотела томно произнести «красивая», но ближе ей оказалось другое слово. И она, на ходу перестроившись, воскликнула без малейшего намека на томность: — Самая передовая девочка из всех, которые оказались в те трагические часы с ним рядом.

Но рядом со мной на «старой даче» были только две девочки — Наташа и Валя.

Валя Миронова ожидала, что Мурин взгляд вот-вот коснется ее, — и тогда она вскочит и поклонится залу. Кто из нас был более передовым, чем она?!

Но Мура неожиданно пронзила своим восхищенным взглядом девятое место в девятом ряду — то единственное место, которое никакая дымка, никакой туман спрятать от меня не могли.

«Вот сейчас, — думал я, — Мура раскроет тайну, которую она, быть может, прочитала на моем, как говорится, челе. Потому что оно было в самом центре или даже, говоря сейсмическим языком, эпицентре внимания, — и спрятать на нем что-либо было почти невозможно».

Если бы Мура дерзнула вслух, при всех обнажить самое для меня святое, я должен был бы мысленно обнажить шпагу. И бросить Муре перчатку… Тоже мысленно! Потому что перчатки мои находились в гардеробе и торчали из кармана пальто. К тому же Мура ведь не мужчина… Правда, и женщиной ее назвать трудно. О, какие противоречивые ситуации подсовывает нам жизнь!

К счастью, Мура имя моей вдохновительницы не произнесла — и я не должен был в мыслях своих из президиума бросаться на защиту Наташиной чести.

— Сегодня, говоря о подвиге Алика Деткина, — произнесла Мура, — мы не можем оставить в стороне, не сказать о тех, кто его вскормил и вспоил. Это — родители! И это учительница Нинель Федоровна…

— Я его не кормила и не поила, — сказала Нинель.

— Он в буфете питается, — с плохо скрываемой завистью проворчал сзади Покойник.

Я узнал его голос, звучавший глухо, будто с того света.