Вторая планета

— Пока ничего достоверного, — предостерегает папа. — Просто кое-кто из венерианских социологов, включая и моего приятеля Ван-Гена, допускает мысли, что современные руководители тех одичалых приматов взяли на вооружение Ницше и Гитлера, в частности — расовую теорию.

— Так приматы от этой теории и одичали?

— Наоборот — теория легла на хорошо подготовленную почву, — объясняет папа. — Нормальное разумное существо никогда не станет фашистом…

— А если они вас с Ван-Геном убьют? — Мне ужа становится страшно за папу.

— Вряд ли, — отвечает папа. — Скорее всего, нас захватят в плен. А это даст нам прекрасную возможность изучить причину этой психической аномалии. — Папин голос звучит так, будто речь идёт про какой-то невинный эксперимент. Теперь я понимаю, почему так тревожится мама.

А я, повторяю, папой очень горжусь. Только вот жалко, что и мне нельзя пойти вместе с ним. Остаётся только надежда, что Ван-Ген внезапно заболеет, и тогда папа возьмёт меня с собой…

* * *

Наконец, карантин наш закончился, и мы полетели на космодром.

Я уже бывал здесь в прошлом году: наш класс во время зимних каникул возили на Луну. Космодром огромный, его строили двенадцать лет. Это ж одного металла сколько надо было поднять с Земли. Хорошо, что до этого сотни лет подряд запускали спутники. Так их почти все поразбирали да и переплавили тут же, в космосе.

Теперь космодром похож на мяч, который всё время вращается, чтобы внутри была сила тяжести. А по бокам вмонтированы трубы, на которых висят корабли: огромные и совсем маленькие. Маленькие — это те, что летают между космодромом и Землёй, а большие — те, что стартуют к другим планетам.

Перед тем, как пустить нас на корабль, нам выдали специальную обувь с магнитными подошвами: ведь как только корабль отведут от космодрому, на нём настанет невесомость. Я потом, уже в каюте, специально выпустил фотоаппарат: он так и поплыл в воздухе!

— Мам, можно я разуюсь?

— Зачем?

— Хочу немного полетать.

— Тебя ещё тут не хватало! — Мама как раз пытается поймать вылетевшую из сумки расчёску. Пока её ловили, из сумки повылетало всё: и пудра, и зеркальце, и платок. — Да помоги же мне! — Это уже папе, который стоит и с интересом смотрит, как мама мотается по каюте.

Когда мы вместе всё переловили, я снова попросился:

— Я разуюсь, мам? На минуточку!

— Пусть парень разуется! — поддержал меня папа.

— Разувайтесь оба! — махнула рукой мама. — Хоть штаны с себя снимайте!

Я, понятное дело, штаны снимать не стал, а от ботинок избавился. И сразу же взлетел в воздух. Как в воду нырнул. Только в воде всё же тянет на дно, а тут висишь вверх ногами и на пол не падаешь.

Ух, как интересно!

Я плавал под самым потолком, чтобы не мешать маме и папе: они пытались пораспихать чемоданы, которые были, словно живые.

Потом, когда я вволю наплавался, папа меня поймал и опустил вниз. Я снова обулся, и мои ноги приросли к полу.

— Сейчас будем стартовать, — сказал папа. — Давайте посмотрим. — И включил телеэкран.

Одна из стен нашей каюты засветилась, и я сразу увидел наш корабль. Два буксира отводили его от космодрома всё дальше и дальше; вот они отцепились, отлетели, а наш корабль завис неподвижно. Как-то даже не верилось, что это — наш корабль и мы сейчас в нём. Корабль напоминал длинную стрелу: в остром наконечнике — пассажиры и экипаж, а далеко в хвосте — термоядерные двигатели. Вот из их сопел потекли тоненькие струи, похожие на пар, а стены каюты едва ощутимо завибрировали.

— Запускают, — сказал папа.

Сопла сразу же окружила туча. Она аж кипела, слепящие молнии пронизывали её, вырывались длинными огненными хвостами. Стены каюты завибрировали сильнее, а корабль сдвинулся с места. Папа нажал другую кнопку, и мы увидели удаляющийся космодром и огромную, во весь экран, Землю. В каюте забрякало, заскрипело, мамина сумка поползла по столу, упала на пол, раскрылась, и из неё всё снова посыпалось. Мама тут же кинулась всё собирать, а папа задумчиво сказал:

— Появилось тяготение. Полпути мы будет лететь с постоянным ускорением, другую половину будем тормозить. Так что тяготение будет всё время.

Тут в дверь постучали, и зашла тётя Павлина. Не в магнитных ботинках, а в обычных домашних тапочках.

— Ну, как вы тут устроились?

Мы все ответили, что устроились хорошо. Даже мама.

* * *

— Да чтоб те сгореть!

— Не ругайся! — говорит мама.

Папа на минуту замолкает. Сердито сопит, пытаясь запихать в рюкзак большой футляр с биноклем. Футляр никак не хочет залазить, и папа снова не выдерживает:

— Ч-чёрт!

— Ты можешь не ругаться? — Поскольку папа продолжает яростно толкать ни в чём не повинный футляр, мама подходит к нему:

— Дай я. И где такой уродился?

Футляр залазит в рюкзак, словно смазанный.

— Как ты сумела его запихать? — растерянно бормочет папа.

Заглядывает в рюкзак, будто не верит, что в нём оставалось место ещё и для футляра.

Потому что ты вечно спешишь, как на пожар. Мотаешься, хватаешься, а толку никакого… Ничего не забыл?

— Вроде ничего, — отвечает нерешительно папа и оглядывается вокруг.

— Смотри, — говорит мама, — там не достанешь.