Вторая планета

Однако пещер тоже не было видно, как я ни приглядывался. Лишь росли густые, непролазные кусты, усеянные острыми колючками. И только когда мы подошли почти вплотную, я увидел хорошо утоптанную тропинку, теряющуюся в зарослях. Остановившись, старший приложил ладони ко рту, что-то выкрикнул, и сразу же мы услышали глухой, словно из-под земли, ответ. Старший снова что-то крикнул — такой же глухой ответ. Оранги заметно повеселели, и наш кортеж ступил на тропу.

Подошли к стене и у самого подножья увидели чёрное отверстие. Оно было похоже на могильный склеп — старое захоронение, как их изображают на музейных картинах. Мелкие с радостным визгом метнулись в склеп, а за ними полезли и мы.

Лезли долго, потому что склеп был низкий. Была такая темень, что я несколько раз больно ударился макушкой о каменный потолок, а Жорка беспрестанно наступал мне на ноги. Но вот впереди блеснул свет, потолок стал выше, и мы разогнулись.

Сразу же увидели двоих орангов. Над их головами пылали здоровенные светильники, и я мог хорошо разглядеть этих двоих стражей. Одежда на них было коричневого, а не чёрного цвета, и свастика на бляхах была не из колючек держи-дерева. К тому же они были вооружены не луками и дубинами, а плазменными пистолетами: я их сразу узнал, видел в военном музее. Подняв вверх правые руки, оранги что-то гаркнули, наши сторожа ответили тем же самым, и мы двинулись дальше.

Тоннель, по которому мы шли, начал подниматься вверх. Поднимался он так круто, что если бы не огромные ступени, идти по нему было бы невозможно. И повсюду, освещая путь, горели вмонтированные в стены светильники. Часто нас встречали часовые: было видно, что тоннель бдительно охраняется. Все они, как заведённые, поднимали вверх правые руки и выкрикивали какое-то слово, что-то похожее на «хайль», а что оно значило, я никак не мог понять. Возможно, это было приветствие, потому что наша охрана тоже задирала вверх руки и гаркала: «Хайль!»

А туннель всё тянулся вверх — я уже устал считать ступени.

Наконец, впереди замерцал дневной свет, и мы выбрались на поверхность.

На десятки километров вокруг простиралось огромное плато. Ровное-ровное, как стол. За нашими спинами оно обрывалось крутой стеной, а впереди, километрах в двадцати, не меньше, поднималась такая же отвесная стена.

Вправо и влево плато тянулось до самого горизонта, и всюду, куда ни глянь, его покрывали поля. Это были, собственно, и не поля, а небольшие грядки, обкопанные рвами, и во рвах весело журчала вода. Одни грядки были покрыты растительностью, другие краснели недавно вскопанной почвой, на одних только всходило, на других уже дозревало. Вот гигантские арбузы, по центнеру каждый, не меньше, а вон кукуруза: на толстенных стеблях такие початки, что мне и не удержать.

И всюду сновали похожие на Жорку существа. Они то пололи, то копали, то сажали, то катили перед собой созревшие плоды, в одни рвы пускали воду, другие перекрывали. Они трудились, не разгибаясь, их ничего, кроме работы, казалось, не интересовало, даже когда мы проходили мимо.

Наш отряд двигался по прямой, как стрела, дороге, вымощенной белыми плитами. Часто встречались мелкие с огромными корзинами за спиной. Они шли по обочине, по красной грунтовке. Завидев нас, они падали на колени, низко кланялись. Оранги же проходили мимо с таким видом, будто их и не замечали.

Но вот разом замерли и они, выстроились вдоль дороги. По дороге, быстро приближаясь к нам, бежал целый табун мелких, несущих какие-то странные носилки, напоминающие паланкины, в которых когда-то носили китайских императоров. Носилки были позолочены и занавешены цветастой тканью.

Подбежав к нам, существа остановились, осторожно опустили на дорогу носилки. Оттуда медленно вылез толстенный оранг, коричневый мундир которого на нём аж трещал, а высокая фуражка с лакированным козырьком была надвинута на самые глаза. Наша охрана, ещё больше вытянувшись, выбросила вверх правые руки и заревела: «Хайль!»

Толстяк в ответ небрежно махнул рукой, буркнул: «Хайль». Остановился напротив тёти Павлины, впился в неё взглядом. Тётя Павлина разглядывала толстяка с не меньшим интересом; ему это, должно быть, не понравилось. Он вдруг что-то закричал сердито, охрана подскочила к тёте, стала гнуть её вниз, пытаясь поставить на колени. Тётя вырвалась, махнула ногой — один из орангов, завывая, покатился по дороге.

И тогда толстяк раззявил огромную пасть и залился хохотом. Охрана, которая кинулась было на тётю Павлину, остановилась, не зная, что теперь делать. Толстяк же, отсмеявшись, ткнул тётю Павлину пальцем в бок и что-то спросил.

Вперёд сразу же выскочил старший взявшей нас в плен группы. Почтительно согнувшись, он стал что-то рассказывать, а толстяк слушал его и важно кивал головой. Он ещё раз глянул на тётю, потом на меня, скользнул взглядом по Жорке и при этом гадливо скривился. Что-то приказал, показывая рукой вглубь плато, и старший почтительно склонил голову.