Вторая планета

Второй оранг хлопнул себя по бёдрам и захохотал. А глядя на него, заржал и наш надзиратель.

— Ыдов!.. Ыдов!.. — уже кричала сердито тётя Павлина. — Воды, остолопы вы неотёсанные.

— Они же этого не понимают! — вставил я слово.

Тётя Павлина в последний раз тряхнула решётку и отошла от дверей. Вид у неё был совсем убитый.

— Неужели я ошиблась? — бормотала она.

Оранги же, отсмеявшись, исчезли. Но вскоре снова появились: надзиратель нём полное ведро воды.

— Ага! — праздновала победу тётя Павлина! — Я же вам говорила!

Мы были вынуждены склониться перед её гениальностью. Тем более, что вода была вкусной, как никогда.

Я сомневался только в одном:

— А почему тогда «Адольф Гитлер» написано не задом наперёд? А слово «хайль»?

— Должно быть, оранги, позаимствовав фашистскую терминологию, решили сохранить некоторые слова неизменными, чтобы подчеркнуть их значимость. Как главнейших атрибутов фашизма… Но пока это лишь предположение. — Тётя Павлина терпеть не могла делать неподтверждённые выводы. — посмотрим.

В этой камере мы просидели два дня.

В первый день, под вечер, тётя Павлину потащили на допрос. Мы с Жоркой места себе не находили, ожидая её возвращения. Нам всё казалось, что её пытают, добиваясь признания в шпионаже. Увидев её в коридоре, мы так и кинулись к решётке. Тётя Павлина не была ни побита, ни измучена. Наоборот — её глаза сияли.

— Знаете, с кем я только что разговаривала? — спросила она, как только за ней закрылась дверь. — Витя, с твоим папой!

Сердце у меня так и ёкнуло:

— С папой!.. Он тоже в тюрьме?..

— Нет, не в тюрьме… Угадайте, кто он сейчас такой?

Я терпеть не могу эту тётину привычку — чуть что, загадывать загадки! У меня аж слёзы навернулись на глаза!

— Ладно, скажу вам, раз вы такие недогадливые. — Тётя заметила, должно быть, моё состояние. — Твой, Витя, папа в этой стране большая шишка. Он личный историк самого фюрера.

— Историк?.. Фюрера?.. Ничего не понимаю!

— Оранга Третьего. Который правит в этих краях. Фюрера и полубога высшей расы.

— А кто тогда бог?

— Богом они провозгласили Гитлера. Того самого, памятник которому мы видели. А фюрер — его наместник на Венере, и обязательно должен иметь имя Оранг. Этот уже третий… Значит, перед ним было уже два.

— А как папа попал в историки? И почему они его не держат, как нас, в тюрьме?

— про это я расспросить не успела… Пока что можно только догадываться… Тот Оранг, должно быть, очень тщеславный тип, как, впрочем, и все тираны. Так что дознавшись, что папа — социолог-историк, да к тому же житель Земли, он его и назначил личным историком. Папа должен записывать всё, что тот Оранг говорит или делает, чтобы потом прославить его в веках…

— И папа согласился?

— А что ему оставалось делать?.. К тому же, у него не было выбора: или согласиться, или пожизненное заключение. А ведь это чудесная возможность изучить этих одичавших существ, которой и искал твой папа! — воскликнула тётя Павлина. Воскликнула с таким энтузиазмом, что я уже в который раз убедился: у тёти собственные взгляды на некоторые вещи и обстоятельства.

— А где мой папа?

Жорка! Увлекшись разговором, мы про него и забыли. А он стоит рядом и жалобно моргает.

— С твоим папой дело обстоит посложнее, — начала тётя Павлина: ей словно бы неловко было перед Жоркой. — Видишь ли, оранги провозгласили себя высшей расой, которая призвана править остальными. Вашу расу они считают низшей, расой рабов, полуживотных, которых нужно подчинить либо уничтожить…

— Они убили моего папу? — по своему понял это объяснения Жарка.

— Нет, твой папа живой! Но они не могли примириться с тем, что твой папа — известный учёный. Поэтому Витиному папе пришлось сказать, что твой папа — его слуга… Это, кстати, сам же твой папа и предложил, — поспешила добавить тётя Павлина, потому что Жоркино лицо скривилось в болезненной гримасе.

— А что будет со мной? — спросил Жорка так, что у меня сжалось сердце.

— С тобой тоже будет всё в порядке, — утешила его тётя Павлина. — Мы уже всё обмозговали с Витиным папой. Только тебе придётся назваться моим слугой… Слугой ты, понятное дело, будешь только в глазах орангов, чтобы тебя не трогали. Так что ошейник пусть тебя не волнует…

— Ошейник! — в один голов воскликнули мы.

— Без ошейника, к сожалению, тут обойтись нельзя, — вздохнула тётя Павлина. — По суровым законам этой страны первый же оранг, застукав Жору без ошейника, может казнить его на месте.

— А мой папа носит ошейник? — спросил вконец смущённый Жорка.

— Наверное… Хотя я точно не знаю. Но ти, Жора, должен быть выше этого. Ты должен всё время помнить, что для нас ты остаёшься тем, кем ты есть на самом деле… Будешь помнить?

— Буду, — грустно пообещал Жорка Я подошёл к нему, крепко обнял за плечи:

— Я всегда буду с тобой! И пусть попробует хоть один из этих поганцев тебя тронуть!

Жорка лишь невесело усмехнулся. Тётя Павлина же как-то даже обижено спросила:

— А почему вы не интересуетесь, что будет с нами?

— И правда, что они собираются с нами делать?