Каррик узнал нечто, вбившее клин между ними; из страха снова испытать боль он воспользовался этим клином, чтобы расстаться с ней.
В их отношениях возникло первое серьезное препятствие, а он даже не попытался его преодолеть. Замкнулся в себе, решив поверить худшему о ней, — и даже не выслушал ее!
Сэди не знала, удастся ли преодолеть его недоверие; хуже того, она не знала, хочется ли ей что-то преодолевать. Несколько лет она жила в условиях, когда каждый день напоминал поле боя, когда доверие оказывалось товаром, с которым играл муж; он то манил им, то убирал, то предлагал, то отвергал. Больше она в такие игры не играет. Лучше уйти сейчас же, чем терпеть то же самое.
Сэди нагнулась и подняла сумку, упавшую на пол. Закинула ее на плечо и посмотрела себе на ноги, стараясь собраться с мыслями и найти нужные слова. А может, лучше уйти молча?
Нет, так она уже поступила с Деннисом. Тогда она даже не пыталась защищаться; она слишком боялась. Деннис так ее затравил, что она предпочитала молчать. Но больше такого не повторится.
— Мне можно говорить? — спросила она у Каррика.
Он кивнул.
— Перебивать не будешь? — уточнила Сэди.
Он быстро и резко кивнул.
— Спасибо. — Она должна оставаться хладнокровной; хотя бы один из них должен сохранять ясную голову. По опыту она знала: слова, произнесенные негромко и бесстрастно, воздействуют сильнее криков и истерик. Сэди схватилась за ремень сумки и заговорила: — Каррик Мерфи, уверенности тебе не занимать. Ты хотел, чтобы я составила впечатление о тебе, даже не намекнув, как и почему распался твой брак. Кстати, именно поэтому я с тобой, или, как ты выразился, с тобой «играю». — Она изобразила пальцами кавычки. — Потому что я доверяю тебе. Точнее, доверяла. Но ты не желаешь поверить мне. Я говорила тебе, что ребенка мы будем растить вместе, и, хотя мы не уточняли подробности, я думала, между нами есть взаимопонимание в главном.
Она вспомнила, как еще позавчера подыскивала дом, как рассылала электронные письма агентам по недвижимости…
— Еще пятнадцать минут назад я думала, как перестроить свою жизнь так, чтобы ты участвовал в воспитании ребенка. — Сэди тряхнула головой, не желая, чтобы ею овладел страх. — Я могла бы просто сказать тебе, что жду от тебя ребенка и возвращаюсь во Францию, где намерена растить его, а ты будешь видеться с ним… или с ней… когда прилетишь туда. Я так не поступила. Я собиралась навсегда вернуться в Бостон, чтобы наш ребенок мог проводить больше времени со своим отцом.
Она чувствовала себя как выжатый лимон; как будто ее лишили всего, что делало ее самой собой, Сэди. Но ей необходимо было выговориться, и не важно, как потом будет тяжело.
— Я хотела жить в Бостоне, потому что и я тоже не представляла, что не буду рядом с тобой, не буду часто видеться с тобой… Я надеялась, что наше жгучее влечение перерастет в любовь на всю жизнь.
Каррик открыл было рот, но Сэди подняла руку, призывая его к молчанию. Он высказался, теперь ее очередь.
— Я еще не закончила. Ты хотел усомниться во мне, Каррик, и воспользовался первой же возможностью. Я так жить не могу. С меня хватит. Я уже жила на милости человека, которого приходилось постоянно умолять мне поверить, поверить в нас… И в этом ты обвиняешь меня — Да, мне больно. И знаешь что? Я лучше вообще выйду из игры.
Сэди поправила ремешок сумки и, чувствуя, как сердце разбивается на мелкие кусочки, развернулась и направилась к выходу.
Нет, она не споткнется, нет, она не будет плакать. Она выйдет из его дома и из его жизни с высоко поднятой головой. Слишком много слез она пролила из-за дураков. Больше такого не повторится. Они ее слез недостойны.
Ступив на тротуар, она услышала, как за ней закрывается входная дверь; словно в конце их ужасного разговора поставили жирный восклицательный знак.
Стоя на ледяном ветру, Сэди чувствовала, как щиплет глаза, как сжимается сердце.
Она внушала себе, что глаза у нее слезятся от холода, а дышать трудно от ледяного ветра. Но потом по лицу у нее потекли горячие слезы, и она поняла, что будет плакать о Каррике — возможно, еще долго.
Она будет плакать, потому что он хороший, а она его потеряла. Не из-за жестокости или манипуляций, а из-за недоверия и страха.
Вот самое грустное окончание их истории.
— Сэди, я тебя не ждала.
Даже по интеркому Сэди уловила недовольство в голосе Бет. Подруга не любила, когда к ней заявлялись без предупреждения. Ничего, потерпит. Бет первая вмешалась в жизнь Сэди; Сэди не собиралась договариваться о встрече, как положено, чтобы что-то исправить.
Сэди провела рукой по голове. Она собрала волосы в конский хвост, так она выглядела более жестко, казалась старше и злее. Макияж наложила самый простой. Утром, после бессонной ночи, когда слезы перемежались злостью, она накрасила губы красной помадой того оттенка, который словно говорил, что с ней лучше не шутить.
Конечно, ей было грустно, больно, но еще, черт побери, она злилась. На Бет, на Каррика, на свою жизнь.