Вторая попытка

– Экзегеты – это комментаторы, или как утверждает в своем «Карманном богословии» Поль Гольбах, «ученые люди, которым с помощью мучительных для ума изощрений удается иногда согласовать Слово Божие со здравым смыслом или найти словесное выражение, которое несколько облегчает бремя веры». Конец цитаты. Так вот, экзегеты сочинили множество интерпретаций шести догматических дней творения, призванных увязать божественную неделю творческого подъема с космогоническими данными науки. Самой удачной с точки зрения ортодоксального богословия является так называемая визионерская теория. Согласно этой теории библейские рассказы о сотворении мира есть не фактически-детальное воспроизведение всей истории процесса мирообразования, но лишь только его важнейших моментов, открытых лично Господом Богом первому человеку в особом видении. Ну, то есть дело происходило следующим образом, если говорить упрощенно и по существу. В первый день творения человеку было показано, как Бог сотворил небо и землю, какой безвидной и пустынною была эта земля, какая жуткая тьма царила над бездною, и как Дух Божий носился над водою, дивясь своей безутешности. Затем он узрел, как Бог сказал: да будет свет, и стал свет, и как Бог увидел, что свет хорош, что было истинной правдой, ибо не будь света, что бы увидел Господь? Тут можно заметить, что Бог похвалил не только свет и даже не столько свет, сколько замечательные свойства зрения, которые остались бы втуне, не догадайся он произнести этой сакраментальной фразы электрика: да будет свет… Затем Бог отделил свет от тьмы, видимо, чтобы их не путали, и назвал для вящей ясности свет днем, а тьму – ночью. И так далее, и тому подобное, и так всю неделю узревал духовными очами первочеловек процесс Господнего созидания вселенной, вплоть до дня седьмого, когда Создатель почил от всех дел Своих, которые делал, и продолжает, судя по всему, почивать по сию пору почетным небесным пенсионером вселенского значения. Вот такая вот визионерская теория, доказывающая, по мнению ее автора, что и Библия права, и наука не слишком ошибается. Не знаю как у вас, господа, а у меня она вызывает некоторое недоумение…

– А у меня не вызывает! – сварливо заметил Чудик Ваграмян.

– Да? – изумилась биологичка, слушавшая дотоле довольно благосклонно. – Интересно почему?

– Потому что если плана накуриться, и не такое увидеть можно…

– А ты что, курил?

– Я?! Да я вообще ничего крепче лимонада не употребляю!

– Когда трезвый, – пояснил Ерем и первым расхихикался над собственной шуткой.

– И какие же недоумения вызывает у тебя эта теория? – полюбопытствовал Янц.

– А он уже сказал какие, не слышал, что ли? Не-ко-то-рые, – сподобился реплики Сергей Бойлух.

– Ш-ш-ш, – зашипели на него комсомольцы, – хоть ты бы, Бойлух, не возникал! Ш-ш-ш…

– Во-первых, отмечу любопытную экзегетическую закономерность: там, где Бог и его славные деяния поддаются хоть какому-то, пусть самому вымученному объяснению, там его пресловутая неисповедимость немедленно оборачивается экзегетической целесообразностью. Предлагается не вспоминать о всемогуществе Божьем, который мог бы, но почему-то не захотел внедрить в сознание своего первенца любые понятия, в том числе хронологические, всякие там эры, кальпы, эпитомии, а предпочел, чтобы любимая тварь его путалась в трех соснах, обрекая затаившихся в далеком будущем защитников Слова Божия на беспросветную муру хиленьких комментариев и малоубедительных теодицей. Спрашивается, зачем было Богу являть этапы своего большого творческого пути, если человек их все равно не понял адекватно, переистолковав на свой заскорузлый лад? Не лучше было бы прокрутить это кино непосредственно экзегетам, – тогда бы всякие вопросы отпали, поскольку эти господа без труда смогли бы объяснить божественное происхождение вселенной в терминах, удовлетворительных для ученых мужей: геологов, биологов, астрономов…

– Почему же только мужей? – оскорбилась за весь женский пол молчаливая Асмик. – Разве среди ученых нет женщин?

Тут даже настороженно внимавшая Брамфатурову Антилопа была вынуждена выдавить из себя некое подобие снисходительной улыбки. Подобие удалось: в классе захихикали, причем иные – неизвестно чему.

– Да потому что это просто формула речи, Асмик, – ринулся ликвидировать отдельные проявления фразеологической безграмотности Бабкен (он же Боря) Татунц, но понимания среди косной массы не встретил. Среди не косной, впрочем, тоже.

– Хорошо, Асмик, – соглашательски кивнул Брамфатуров, – пусть будет «и для ученых жен» в том числе…

– Ты имеешь в виду синих чулков? – блеснул осведомленностью будущий медалист.

– Ну, чулки уже не в моде, – оповестил общественность 9-го «а» еще более осведомленный в этом вопросе Гасамыч. – Теперь все только колготки носят. Правильно я, девочки, говорю?

– Правильно, – отозвалась Оля Столярова и нежно зарделась.

– Ладно, пусть будут «синие колготки», – нехотя согласился Седрак.

– Хотя в этом случае совершенно непонятно о ком идет речь…

– Очень даже понятно о ком. О дурах в синих колготках, – возразила отличнику Асатуряну отличница Бодрова.